V.

— Знаете, он придумал молитву. Ее надо читать здесь в городе под звук шагов. "О Фортуна, дай Стенсилу силы быть стойким, не дай ему увязнуть в этих развалинах ни по собственной воле, ни по совету Майстраля. Не дай, чтобы он с фонарем и лопатой, словно в готической сказке, побрел ночью на кладбище и выкопал там вместо клада галлюцинацию, и чтобы власти не нашли его там обезумевшего, измазанного грязью, разбрасывающего вокруг пустую глину."

— Давай, давай, — пробормотал Майстраль. — Мне и так неловко.

Стенсил громко втянул в себя воздух.

— Нет, я не начинаю расспросы заново. Со всем этим давно покончено.

После той ночи Майстраль стал пристальнее изучать Стенсила. Правда, с суждениями не торопился. Он был достаточно стар и понимал, что письменная исповедь — лишь первый шаг в заговаривании чувства вины, висевшего на нем с сорок третьего года. Но неужели в этой истории с В. кроется нечто большее, чем чувство греха?

Их почти не затронули нараставшие кризисы в Суэце, Венгрии и Польше. Как все мальтийцы, Майстраль с недоверием относился к невысоким прыжкам Красного Шарика и с благодарностью — к тем, кто, подобно Стенсилу, отвлекал его от газетных заголовков. Но сам Стенсил, который, похоже, с каждым днем терял осведомленность о событиях в мире (это выяснялось при расспросах), подтверждал развиваемую Майстралем теорию о том, что В. - это наваждение, и что подобное наваждение есть теплица — ветра нет, температура постоянна, множество пестрых растений и неестественных цветов.

Вернувшись в комнаты, Стенсил застал жаркий спор между Профейном и Паолой.

— Ну так уезжай! — крикнул Профейн. О дверь что-то ударилось.

— Не решай за меня! — огрызнулась она. Осторожно приоткрыв дверь, Стенсил заглянул в комнату и тут же получил по лицу подушкой. Шторы были опущены, и Стенсил видел лишь неясные фигуры — уворачивающийся Профейн и преследующая его рука Паолы.

— Что за черт!

Присевший в позе жабы Профейн швырнул ему газету. — Мой старый корабль — в Валетте. — Стенсил видел лишь белки его глаз. Паола плакала.

— Ну вас всех! — Стенсил нырнул за койку. "Профейн спит на полу. Пусть сегодня пользуются кроватью", — со злостью подумал Стенсил, а потом посопел и заснул.

В конце концов ему пришло в голову побеседовать с престарелым отцом Аваланшем, который жил здесь, по словам Майстраля, с девятнадцатого года.

Зайдя в церковь, он понял, что снова промахнулся. Старый священник стоял на коленях у престола, по черной сутане рассыпались седые волосы. Слишком стар.

Позднее, в доме священника:

— Некоторых из нас Бог оставляет ждать в странных заводях, — сказал Отец Аваланш. — Знаете, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз исповедывал убийцу? После прошлогоднего убийства в Галлис-Тауэр я надеялся… — Он бормотал, сжимая противящуюся руку Стенсила, и бесцельно метался в зарослях памяти. Стенсил попытался подвести его к Июньским беспорядкам.

— О-о, тогда я был молодым человеком, исполненным мифа. Рыцари! Нельзя ехать в Валетту, пребывая в неведении о рыцарях. Я до сих пор верю, — он усмехнулся, — что они бродят после заката по улицам. Где-то. А я был всего лишь падре — правда, в самом боевом значении этого слова, — и был достаточно долго, чтобы не лелеять иллюзий по поводу Аваланша-крестоносца. Но сравнивать Мальту девятнадцатого года с их Мальтой… вам следовало бы поговорить с моим предшественником, отцом Фэрингом. Он уехал в Америку. Хотя несчастный старик, должно быть, давно мертв.

Как можно учтивее, Стенсил распрощался со старым священником, выскочил на солнечный свет и пошел. Избыток адреналина сокращал гладкие мускулы, углублял дыхание, учащал пульс. — Стенсил должен идти, — обратился он к улице, — идти.

Глупый Стенсил — он был не в форме. В свой pied-a-terre он вернулся далеко за полночь, валясь от усталости с ног. Комната была пуста.

— Ясно, — пробормотал он. Хоть бы это был тот самый Фэринг: Даже если нет — какая разница? В голове — предсознательно, на хрупкой границе движений губ и языка — крутилась фраза (при усталости так бывало нередко): "Похоже, события подчиняются зловещей логике". Она автоматически повторялась, и Стенсил всякий раз варьировал ею, ставя ударение на разных словах: "события, похоже", "похоже, подчиняются", "зловещей логике", он произносил их по-разному, менял интонацию от погребальной до залихватской — вновь и вновь. Похоже, события, подчиняются зловещей логике. Он нашел газету с карандашом и записал это предложение различными почерками и шрифтами. За этим занятием его застал едва стоящий на ногах Профейн.

— Паола вернулась к мужу, — сказал Профейн и рухнул на кровать. — Она уезжает назад в Штаты.

— Значит, один откололся, — пробормотал Стенсил. — Профейн застонал и закутался в одеяло. — Слушай, ты болен. — Он подошел к Профейну и пощупал ему лоб. — У тебя жар, Стенсил должен сходить за доктором. Что, черт побери, ты делал в такое время на улице?

— Не нужно. — Профейн свесился с кровати и стал рыться в своей сумке. Приму аспирин. Вспотею и все пройдет.