V.

На следующий вечер Эстер с напряженными бедрами и чопорным видом сидела на заднем кресле автобуса-экспресса и пыталась разделить внимание между криминогенными пустырями за окном и мягкообложечным изданием "В поисках Брайди Мерфи". В написанной колорадским бизнесменом книжке говорилось о жизни после смерти. По ходу повествования автор касался метемпсихоза, лечения верой, экстрасенсорного восприятия и других таинственных канонов современной метафизики, связанных в нашем сознании с Лос-Анжелесом и подобными ему городами.

У водителя был безмятежный вид, свойственный всем водителям экспрессов: на его пути стояло меньше светофоров и остановок, чем на обычных городских маршрутах, и он мог позволить себе добродушие. Над рулем висел приемник, настроенный на волну WQXR. Оттуда сиропом лилась увертюра Чайковского "Ромео и Джульетта", обволакивая водителя и его пассажиров. Когда автобус пересекал Колумбус-авеню, какой-то неведомый уголовник запустил в него камнем. Затем из темноты понеслись выкрики на испанском. В отдалении раздался хлопок — не то автомобильный глушитель, не то выстрел. А по черным значкам партитуры, продолжала разворачиваться вечная драма любви и смерти, никак не связанная со временем и местом — оживленная струнами и столбами вибрирующего воздуха, прошедшая через датчики, катушки, конденсаторы и лампы к подрагивающему бумажному конусу.

Автобус въехал в дикий Центральный парк — как всегда внезапно. Эстер знала, что там, снаружи, по всему городу, они затаились, готовые ринуться, схватить, изнасиловать, убить. У нее был свой мир, и она не хотела даже думать о том, что происходит внутри квадратной границы Центрального парка после заката. На это время парк был словно навсегда забронирован полицейскими, преступниками и прочими ненормальными.

А если она была бы телепаткой и могла, настроившись, слушать, что происходит снаружи? Эстер предпочитала не думать об этом. Телепатия дает определенную власть, — рассуждала она, — но и несет в себе немало боли. И кто-то другой может подключиться к твоим мыслям, а ты даже не будешь знать об этом. (Интересно, подслушивает ли Рэйчел у трубки параллельного телефона?)

Она легонько коснулась кончика своего нового носа, — эту манеру она приобрела совсем недавно. Не столько чтобы указать на него тому, кто смотрит, сколько чтобы убедиться, что нос на месте. Автобус выехал из парка в безопасный и светлый Истсайд, под огни Пятой авеню, напомнившие ей, что завтра она должна пойти в магазин Лорда и Тейлора и купить там за 39 долларов 95 центов недавно приглянувшееся платье.

"Ну и смелая же я девушка, — промурлыкала она про себя. — Пробираюсь сквозь кромешную темень и царство беззакония к Любимому."

Она вышла на Первой авеню и поцокала по тротуару от центра города к своей мечте. Вскоре она свернула направо, на ходу выуживая из кошелька ключ. Найдя нужную дверь, она открыла ее и шагнула внутрь. В ближних комнатах никого не было. Под зеркалом два золотых чертенка танцевали свое вековечное несинкопированное танго. Эстер чувствовала себя как дома. За операционной (сентиментальный взгляд скользнул через открытую дверь и упал на стол, где ей переделали лицо) была комнатушка, а в ней — кровать. Там лежал он голова и плечи окружены ярким параболическим нимбом от настенного светильника. Его глаза открылись навстречу ей, ее объятия — навстречу ему.

— Ты пришла раньше, — сказал он.

— Я опоздала, — ответила она, уже выпрыгнув из юбки.

I

Будучи консерватором, Шунмэйкер называл свою профессию "искусством Тальякоцци". Его собственные методы — хоть и не столь примитивные, как у итальянца шестнадцатого века — несли на себе печать некоторой сентиментальной инерции, и потому Шунмэйкер никогда не был до конца современным. Он испробовал все средства, чтобы даже внешне походить на Тальякоцци: выщипывал брови, придавая им форму полукруга, носил густые усы и острую бородку, а иногда даже и тюбетейку — старую школьную ермолку.

Толчком для его деятельности- как и для всех испытаний — послужила Первая мировая. В семнадцать лет он, сверстник века, отрастил усы (так больше их и не сбрил), фальсифицировал возраст и имя, плюхнулся в зловонное транспортное судно и отправился воевать, думая, что будет высоко летать над разрушенными шато и испещренными шрамами французскими полями: похожий на безухого енота, он вознесется смелым Икаром и вступит в схватку с гунном.

Правда, парень так и не поднялся в воздух, но зато его выучили на маслопупа, а это превосходило все его ожидания. Более чем. Шунмэйкер вскоре узнал всю подноготную не только «Брегетов», "Бристоль Файтеров" и «Джей-Энов», но и самих летчиков, которых он, конечно же, боготворил. В тамошнем разделении труда всегда присутствовал некий феодально-гомосексуальный элемент. Шунмэйкер чувствовал себя мальчиком-пажем. С тех пор, как мы знаем, демократия продвинулась далеко вперед, и грубые аэропланы эволюционировали в "боевые системы" неслыханной в те времена сложности, так что сегодняшний ремонтник не менее знатен, чем экипаж, который он обслуживает.