Читаем В.А. Жуковский в воспоминаниях современников полностью

образованностью и безупречным литературным вкусом, эта ценительница всего

лучшего, что было в современной ей литературе, эта наделенная острым

литературным чутьем читательница, к чьим суждениям прислушивались Пушкин

и Гоголь, Жуковский и Лермонтов, не пытается писать о Жуковском как о поэте.

Ее собственный литературный дар не позволяет даже допустить мысли о том, что

она не смогла бы этого сделать. Но герой ее воспоминаний о Жуковском --

подчеркнуто повседневный бытовой человек: находчивый, остроумный, детски

простодушный, слегка влюбленный, добрый и верный друг, любитель анекдота и

рискованной шутки.

Единственная ипостась поэтического в облике Жуковского, созданном

Смирновой, -- это его способность и любовь к писанию "галиматьи", органически

свойственная творчеству радость творчества, выражающаяся в раблезианской

фантазии шуточных гекзаметров поэта. Трудно предположить, что Смирновой

было чуждо высокопоэтическое в Жуковском. Однако она предпочла

акцентировать в нем житейское, живое и на первый взгляд незначительное и

сделала это сознательно. Мемуары Смирновой, единственные в своем роде,

дополняют образ поэта, наделяя его теми чертами, без которых поэтическое

становится хрестоматийным. Смирнова тоже сохранила только одну грань

личности Жуковского, но ту, без которой все остальное теряет свою жизненность.

Характерно, что даже те люди, которые не могли знать поэзии

Жуковского, сразу видели в нем выдающегося человека. В этом смысле

своеобразный оселок масштаба его личности -- воспоминания его мимолетных

немецких знакомых, и особенно воспоминания Адельгейды фон Шорн.

Мемуаристка видела русского поэта всего один раз, восьмилетней девочкой, -- и

уже никогда не забыла этого впечатления.

Воспоминания о Жуковском-поэте, за исключением святая святых -- его

творческого процесса, дают довольно полное представление о его повседневной

литературной жизни. И здесь обращает на себя внимание своеобразная

центральность его фигуры в литературном быту Петербурга и Москвы. Без

Жуковского не обходится ни одно литературное мероприятие -- заседания

Дружеского литературного общества и общества "Арзамас", издание журналов

"Вестник Европы" и "Сын Отечества", литературные полемики 1810--1820-х

годов и 50-летний юбилей литературной деятельности И. А. Крылова. Жуковский

-- одна из самых заметных фигур в литературных салонах. "Субботы" Жуковского

собирают цвет литературных сил. Присутствие Жуковского равнозначно бытию

русской литературы.

Особенно показательно кипение литературных страстей вокруг баллад,

переводов и самого элегического тона поэзии Жуковского. Его поэтическое

новаторство по-разному воспринималось его современниками. Полемика о

балладе -- и обвинение в отсутствии народности (у оппонентов Жуковского,

впрочем, ее было не больше); полемика об элегии -- и обвинение в

антиобщественности, вопиюще несправедливое; полемика о переводе -- и

обвинение в отсутствии оригинальности. Все эти обвинения периодически

раздаются в адрес Жуковского наряду с восторженными похвалами и нередко они

звучат из уст даже таких близких друзей и соратников, как П. А. Вяземский.

Жуковский -- центральная фигура, вокруг которой бушуют волны полемики, но

сам он сторонится их: "Около меня дерутся за меня, а я молчу. <...> Город

разделился на две партии, и французские волнения забыты при шуме парнасской

бури. Все эти глупости еще более привязывают к поэзии, святой поэзии, которая

независима от близоруких судей и довольствуется сама собой" {Уткинский

сборник... С. 18--19.}.

Высший критерий оценки в этой сложной картине литературного

движения -- суд и мнение Пушкина. Пушкин, оторванный ссылкой от

литературной жизни столиц, страстно желает знать: что Жуковский? что пишет

Жуковский? что думает Жуковский о второй главе "Евгения Онегина"? И при

всех колебаниях общественного мнения о поэзии Жуковского мнение Пушкина

остается неизменным. "В бореньях с трудностью силач необычайный", "Никто не

имел и не будет иметь слога, равного в могуществе и разнообразии слогу его",

"Гений перевода", "Былое с ним сбывается опять" -- вот вехи пушкинской

позиции в войне вокруг Жуковского на русском Парнасе.

Жуковский и Пушкин -- это сюжет не только литературоведческий, но и

биографический, и нравственный. Роль творчества Жуковского в формировании

пушкинской поэтической системы исключительно велика. Но еще больше роль

Жуковского-человека во всей жизни Пушкина: от счастливого лицейского

юношества до трагической гибели поэта Жуковский -- неизменный спутник и

"гений-хранитель" Пушкина. В истории дружбы двух поэтов, в привычке

Пушкина прибегать к помощи и совету Жуковского в любом затруднительном

случае, в его безусловной вере в Жуковского -- нравственная канва летописи

жизни очень доброго и очень мужественного человека, каким предстает

Жуковский в воспоминаниях современников, повествующих о его отношениях с

Пушкиным (А. И. Тургенев, П. А. Вяземский, В. А. Соллогуб, К. К. Зейдлиц).

Факты участия Жуковского в судьбе Пушкина общеизвестны -- и здесь дело не

только в них, а в их значении для понимания нравственных основ личности

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии