В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Жуковского. Главная сфера безусловности в мозаичной мемуарной биографии

поэта -- это его легендарная доброта, щедрость, готовность в любую минуту

прийти на помощь тому, кто в ней нуждается.

Трудно найти среди мемуаристов хоть одного человека, который не был

бы обязан Жуковскому моральной и материальной поддержкой, заступничеством

перед сильными мира сего в угрожающих обстоятельствах, ободрением в начале

литературного поприща. Вероятно, ни один из писателей ни до, ни после

Жуковского не отзывался на такое количество просьб о помощи, протекции, об

устройстве на службу, о назначении пенсиона, об облегчении участи и так далее,

сколько выполнил их Жуковский. Его благодеяния перечислить просто

невозможно: с того момента, как он получил доступ ко двору в качестве

официального лица, вся его жизнь была полна ежедневными хлопотами по таким

прошениям. Нет необходимости называть имена мемуаристов,

засвидетельствовавших этот активный гуманизм поэта: о нем пишут все.

Конечно же, не только официальное положение Жуковского при дворе

было причиной все возрастающего количества просьб о помощи: он больше

других имел возможностей сделать что-то реальное. Но наличие возможности не

есть еще гарантия ее использования. Главная причина репутации Жуковского как

всеобщего заступника -- свойство его натуры, доброта, которая была и основной

гарантией внимания к просящему, и действия во исполнение просьбы.

Насколько устойчивой и общеизвестной была эта репутация,

свидетельствует одна любопытная особенность бытования подобных

воспоминаний: они имели тенденцию обособляться от своего контекста и из

разряда письменных авторских свидетельств переходить в разряд устного

анонимного анекдота, поскольку ссылка на свидетеля в данном случае уже не

требовалась. Такая судьба постигла рассказ А. О. Смирновой-Россет о

благотворительности Жуковского; этот рассказ в 1870--1890-х годах кочевал в

качестве анонимного предания по страницам периодических изданий.

В подобных анекдотах фиксировались как наиболее типичные также и

свидетельства современников о скромности Жуковского, прямо

пропорциональной его великодушию. На страницах воспоминаний о Жуковском,

подписанных именами А. П. Зонтаг, И. П. Липранди, А. О. Смирновой-Россет, П.

А. Вяземского, И. И. Базарова и многих других, возникает образ человека,

бесконечно далекого от сует сиюминутной выгоды, карьеры, литературной

шумихи и всего прочего, чему, по мнению авторов этих воспоминаний, было так

легко поддаться, живя при дворе. Лейтмотивом личности поэта в восприятии его

современниками стала чистая душа, детское простодушие в любых

обстоятельствах.

Но ставшие анонимными преданиями воспоминания, может быть, еще

более выразительны: "В 1840-м году Жуковский приезжал в Москву и жил в ней

некоторое время. Друзья и почитатели его таланта задумали угостить его обедом

по подписке; <...> когда ему прочли этот список, он попросил, чтобы одно лицо

непременно исключили: это был один пожилой профессор. <...> При этом он

рассказал, как три года назад, когда наследник-цесаревич, обозревая Москву,

посещал в сопровождении Жуковского университетские лекции, этот профессор

целый час выводил Жуковского из терпения чтением вслух и в торжественной

обстановке чрезвычайно льстивых восхвалений его таланту и т. п. "Этой бани я не

могу забыть", -- закончил Жуковский" {Еженедельное новое время. 1879. Т. 2, No 19. С. 382.}.

Эти качества личности Жуковского: милосердие, добродушие,

действенный гуманизм и скромность -- неразрывно связаны с той чертой

духовного облика поэта, которая впоследствии особенно часто если не вменялась

ему прямо в вину, то, во всяком случае, была причиной снисходительного

сожаления о его, так сказать, идеологической незрелости. Эта черта -- глубокая

религиозность поэта, которая к концу его жизни приобрела экзальтированный

характер. Особенно рельефно возрастание религиозности поэта и его увлечение

богословской литературой описаны теми мемуаристами, которые разделяли веру

поэта (А. С. Стурдза, И. И. Базаров). Умолчание о христианстве Жуковского

невозможно, осуждение его -- безнравственно. "Поэт-христианин", как называли

его младшие современники, создал блистательное стихотворное переложение

Апокалипсиса и три незавершенные поэмы на библейские сюжеты: "Повесть о

Иосифе Прекрасном", "Египетская тьма" и "Агасфер", признать которые

принадлежащими к числу лучших поэтических творений Жуковского может

помешать только предубеждение. Христианство Жуковского -- это не просто

глубоко прочувствованные гуманистические заповеди религии, это заповеди,

ставшие практической философией жизни и воплощенные в конкретном

действии. Вера поэта -- неотъемлемое свойство и поэзии, и личности Жуковского,

та объективная данность, без которой немыслим целостный облик поэта. Более

того, христианство Жуковского -- это органичная основа и общественной

деятельности поэта, и его гражданской позиции.

Жуковский в сознании современников был не только великим поэтом,

добрым человеком, но и важным официальным лицом, воспитателем наследника,

будущего императора Александра II. Насколько серьезно Жуковский относился к