Читаем В.А. Жуковский в воспоминаниях современников полностью

отбивается с отчаянием. Спаситель утомлен. Богоматерь обессилена горестью, ее

несут почти на руках, и вот самая трогательная черта: подле Богоматери стоит

женщина с младенцем на руках; но эта женщина, будучи матерью сама, чувствует

страдание другой матери и целует тайком ее руку, чтобы облегчить для себя

чувство сострадания"34.

Мнение Жуковского о Рафаэлевой Мадонне давно известно в русской

литературе, равно как и описание видов Саксонской и настоящей Швейцарии35;

это описание не пространно, но Жуковский не мог включать подробности в свои

письма, и хорошо сделал, ибо под впечатлением чудесной природы он написал и

подарил русской словесности "Шильонского узника" Байрона и значительную

часть "Орлеанской девы" Шиллера; кроме того, он приготовился к переводу

"Вильгельма Телля"36.

Возвратись из путешествия по Швейцарии в Берлин, он получил

позволение остаться там до января 1822 года. Здесь он окончил "Орлеанскую

деву". Он был доволен своею работой, но жалел, что не мог прочитать ее

долбинскому своему ареопагу37. Проезжая через Дерпт, он восхищал здесь

родных чтением некоторых отрывков своей драмы; в Петербурге "ценсура, --

пишет он в Долбино, -- поступила с ней великодушно, quant `a l'impression {что

касается впечатления (фр.).}, и неумолимо, quant `a la repr'esentation {что касается

представления (фр.).}! Все к лучшему: здешние актеры уладили б ее не хуже

ценсуры!"38.

Вскоре по возвращении в Петербург Жуковский задумал отпустить на

волю крепостных людей, которые некогда были куплены на его имя

книгопродавцем И. В. Поповым.

"Я не отвечал еще Попову, -- пишет он в июле 1822 г. к Авдотье Петровне,

-- думаю, что он на меня сердится, и поделом! Он даже мог вообразить, что я хочу

удержать его людей за собою. Это, с одной стороны, и правда! Я желаю купить их

и дать им волю. Другим нечем мне поправить сделанной глупости. Прежде,

может быть, я и согласился бы их продать, теперь же ни за что не соглашусь.

Итак, милая, узнайте, какую цену он за них полагает. Заплатить же за них ему не

могу иначе, как уступив часть из тех денег, которые вы мне должны; в таком

случае вам должно будет дать ему вексель, вычтя из моей суммы то, что будет

следовать. Прошу вас все это с ним сладить, и как скоро кончите, то пускай он

моим именем даст этим людям отпускную, или если нельзя этого сделать в

Москве без меня, то пускай пришлет сюда образец той бумаги, которую мне

надобно написать и подписать. Я все здесь исполню. Прошу вас поспешить

несколько исполнением этой просьбы. Дело лежит у меня на душе, и я виню себя

очень, что давно его не кончил. Приложенное письмо отдайте Попову".

Заплатив Попову 2400 руб., Жуковский и другому крепостному семейству

хотел дать свободу39.

"Я желаю, -- писал он, -- дать такую же отпускную моему белевскому

Максиму40 и его детям. Прилагаю здесь записки об их семействе; но для этого

надобно мне иметь купчую, данную мне на отца Максимова тетушкой Авдотьей

Афанасьевною. Эта купчая мною потеряна; а совершена она была в Москве в

1799, или 1800, или в 1801. Прошу любезного Алексея Андреевича взять на себя

труд -- достать мне из гражданской палаты копию сей купчей за скрепою

присутствующих, дабы я мог здесь написать отпускную. Да нельзя ль уже и

форму отпускной прислать, на всех вместе, дабы мне здесь никаких хлопот по

этому не было; в противном случае, опять отложу в длинный ящик, и мой

несчастный Максим будет принужден влачить оковы эсклава. Похлопочите об

этом, душа! А в заплату за этот труд посылаю вам экземпляр своего нового

сочинения, не стихотворного и даже не литературного, нет, -- Виды Павловска,

мною срисованные с натуры и мною же выгравированные a l'eau forte. Этот талант

дала мне Швейцария. В этом роде есть у меня около осьмидесяти видов

швейцарских, которые также выгравирую и издам вместе с описанием

путешествия, если только опишу его".

В другом письме Жуковский сердечно благодарит А. П. Елагину за

исполнение его поручений. "Очень рад, что мои эсклавы получили волю!" В том

же письме он извещает, что не мог целиком освободить из оков ценсуры перевод

известных стихов Шиллера "Drei W"orter des Glaubens" ("Три слова веры"); а без

второй строфы:

"Der Mensch ist frei geschaffen, ist frei,

Und w"are er in Ketten geboren" (*)41, --

(* Человек создан быть свободным, и он свободен, Даже если бы он

родился в цепях (нем.).)

он не хотел печатать их. Вот поступки, которые заслужили ему в ту пору в

высших кругах общества название страшного либерала, якобинца! С 1820 года А.

Ф. Воейков, оставив профессорскую должность в Дерпте, переселился на службу

в Петербург. Жуковский обрадовался прибытию любезной племянницы,

Александры Андреевны, и, конечно, приютил ее у себя; но вскоре после того он,

как мы видели, уехал в Берлин. По возвращении из чужих краев, он поселился с

семейством Воейкова против Аничкова дворца на Невском проспекте42. Лето

1822 года провел он в Царском Селе вместе с Екатериной Афанасьевною

Протасовой, которая приехала из Дерпта на время родин дочери. Все они были

счастливы вместе. "Depuis que je suis avec Joukoffsky, небо расцвело, -- пишет

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии