В. А. Жуковский

Так, 18 октября 1818 г. П.А. Вяземский писал А.И. Тургеневу о неустойчивости принципиальной позиции Жуковского: «Кто бывает у Жуковского по субботам? Сделай милость, смотри за ним в оба. Я помню, как он пил с Чебышевым и клялся Катениным. С ним шутить: «Du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas»: в первую субботу напьется с Карамзиным, а в другую с Шишковым»[80]. Однако, несмотря на расплывчатость и нечеткость своей общественной позиции, по политическим воззрениям Жуковский гораздо ближе к идеологии Священного союза, чем к своим друзьям декабристам. Вот почему он хотя и благожелательно, но категорически отклонил сделанное ему предложение вступить в члены декабристской организации. Характерен самый его ответ Трубецкому на такое предложение. Жуковский сказал Трубецкому, прочтя устав Союза благоденствия (в 1819 г.): «Устав заключает в себе мысль такую благодетельную и такую высокую, что для выполнения ее требуется много добродетели со стороны лиц, которые берут на себя ее исполнение, и что он счастливым почел бы себя, если б мог убедиться, что в состоянии выполнить требования этого устава, но что он, к несчастью, не чувствует достаточно в себе к тому силы».

Путь революции Жуковскому категорически чужд. Революции он противопоставляет, как явствует из приведенных цитат, близкие к масонским идеалы нравственного самоусовершенствования. Точно так же засвидетельствованное рядом документов отрицательное отношение Жуковского к крепостному праву в такой же степени было у него следствием, конечно, не революционного, а филантропического миросозерцания.

10

Защищая Жуковского от нападок декабристской критики, Пушкин писал о нем Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?»

И действительно, Жуковский оказал огромное влияние на ход развития всей русской поэзии. В самом деле, прочтите эти стихи:

Были и лето и осень дождливы,
Были потоплены пажити, нивы,
Хлеб на полях не созрел и пропал,
Сделался голод, народ умирал…

Это — стихи не Некрасова, а стихи Жуковского.

Лодку вижу… где ж вожатый?!
Едем!.. Будь, что суждено…
Паруса ее крылаты
И весло оживлено…

Это — стихи не Языкова, а Жуковского.

Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображения —
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена —
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Ненареченному хотим названье дать,
И обессиленно безмолвствует искусство.

Это — философская лирика Жуковского, а не Тютчева.

И так далее, и так далее.

И если Жуковский не был переводчиком-копиистом в передаче содержания оригинала, то еще в меньшей степени был он подражателем в передаче ритмики переводимого образца. «Переводчик в прозе — раб, — говорил он, — переводчик в стихах — соперник»[81]. Вот один пример:

Стихотворение Саути «Суд божий над епископом» написано тоническим балладным стихом со строфой по четыре стиха, составленной из двух рифмованных двустиший. В отдельных местах баллады Саути подчеркивает развитие сюжета введением в строфу лишних стихов: 5-го и даже 6-го. Например:

And in at the windows and in at the door,
And through the walls by thousands they pour,
And down from the ceiling, and up through the floor,
From the right and the left, from behind and before,
From within and without, from above and below
And all at once to the bishop they go.

то есть:

И внутрь сквозь окна и внутрь сквозь дверь,
И сквозь стены они тысячами проникли,
И вниз с потолка и вверх через пол,
И справа и слева, сзади и спереди,
Изнутри и снаружи, сверху и снизу,
И все разом к епископу они устремляются.

Жуковский не сохранил в переводе ни размера, ни общего тона, ни количества стихов подлинника. Данный пример может служить свидетельством неудачного перевода. В самом деле, взамен замечательного шестистишия Саути у Жуковского читаем следующие четыре вялые стиха: