В аду Сталинграда

Последние дни отпуска, к сожалению, пролетели очень быстро, но это были лучшие дни моей жизни. Может быть, на будущий год мы поженимся. Многие молодые офицеры-фронтовики женились рано и оставляли молодых вдов, с детьми или без. На станции я поцеловал Руфь на прощание, и она исчезла… на годы. На долгое, долгое время все, что мне оставалось, — это воспоминания о ней.

Глава 5 Возвращение в «котел»

На следующий день я пустился в обратный путь на фронт, выбрав дорогу через Ганновер. В Ганновере я смог переночевать у бабушки и дедушки. За ночь несколько раз объявляли воздушную тревогу, но этого было недостаточно, чтобы заставить меня выбраться из теплой постели. Без остановки грохотали зенитки. На Ганновер британские самолеты налетали часто, много домов было разрушено, много людей погибло, особенно в промышленных районах. А позже начался настоящий воздушный террор. Бабушка была очень встревожена.

Дедушка был в больнице с анемией, — возможно от плохого питания. Он был крупным мужчиной с округлой фигурой, привыкшим много есть. В городах это было уже невозможно. Он был счастлив увидеть меня и ждал возможности познакомиться с Руфью.

Эта встреча была, пожалуй, последней. Больше я дедушку не видел. Он снова поднялся на ноги, но умер летом 43-го, когда меня объявили пропавшим в Сталинграде без вести и дома все были уверены, что я погиб. Дедушка был бы рад увидеть меня во главе семьи.

В поезде до Берлина я сидел напротив моложавого оберст-лейтенанта из генерального штаба. Услышав о том, что я собираюсь вернуться в Сталинград, он сказал: «Вы не вернетесь оттуда целым. Сталинград окружен, и там нехорошо».

Это была первая достоверная информация. Пресса и радио в изобилии кормили нас чушью. Сплошные подвиги, совершенные несмотря ни на что.

— Знаете что? Лучше идите в свою запасную часть и доложитесь там. Так приказано сделать всем, чьи части теперь заперты в Сталинграде.

Я ответил:

— Как я могу это сделать, если у меня из документов только отпускное свидетельство? Появись я там, меня тут же обвинят в пренебрежении долгом. Я лучше положусь на бумаги, и посмотрим, куда они меня заведут. Может быть, к тому времени откроется дорога на Сталинград.

— Боюсь, что нет, — сказал офицер. — Вам нет смысла двигаться дальше. Вы можете сказать, что я разрешил вам остаться.

Он уже начал набрасывать на какой-то бумажке строчку за строчкой, но остановился, когда я ясно объяснил, что хочу вернуться на свою батарею. После этого мы успели поговорить на разные темы, и снова и снова генштабовский офицер озвучивал свой скепсис относительно шансов Германии выиграть войну. «Будьте здоровы и — удачи, она вам понадобится». С этими словами он сошел в Берлине.

Дорога до Сталино прошла гладко. Там нас, отпускников, возвращающихся в Сталинград, на несколько дней собрали в казармах. Сталино — скучный серый город, но там были кино, музыка, фронтовые театры и вечера развлечений для солдат, пышащие натужной жизнерадостностью.

«Все кончится, все проходит, за каждым декабрем придет свой май», как пелось в популярной тогда песенке. Она была как никогда кстати. Сейчас стоял ужасный декабрь, и к маю— по крайней мере к лету 1943 года — я надеялся, что мою дивизию сменят на передовой другие части и дальше будет тихое и спокойное время в Западной Европе. Я думал о Руфи и нашей свадьбе.

Украинские актеры, которых я видел в Харькове в начале года, больше впечатляли импровизационным талантом. Здесь же чисто германская труппа производила слишком много шума, пытаясь развлечь. По Сталино бегало множество итальянцев. Во многих местах висели фотографии Муссолини и недоразвитого итальянского короля. Фотографий Гитлера я нигде не увидел.

Вскоре после Рождества меня перевели в Ростов, в центр распределения личного состава. В сутолоке входящих и выходящих людей я столкнулся там с ефрейтором Боде моей батареи, он тоже возвращался из отпуска. Мы решили держаться вместе.

В Ростове мы располагались в казармах офицерского резерва армейской группы «Сталинград — Дон». Место было сравнительно хорошим. Ростов был более крупным городом, довольно потрепанным, но не растерявшим всего очарования широких проспектов и фасадов XIX в.

Несмотря на неподходящее время года, русские усердно трудились, стирая след большевистской ненависти к религии с большой церкви в центре города. Меня это впечатлило. Несмотря на годы, прожитые под Лениным и Сталиным, религиозная вера русских оказалась глубже, чем ожидалось. Даже при том, что люди жили в очень смутные времена, они изо всех сил старались возобновить церковную службу. Почему влияние идеологий и тоталитарных режимов так легко сходит на нет? Будут ли однажды столь же легко стерты следы германских нацистов? Мы не считали Адольфа Гитлера преступником, потому что надеялись на сильную, единую Германию, свободную от идеологии, способную занять достойное место среди других народов.