В алфавитном порядке

– Судя по переплету, – сказал отец, обращаясь к маме, – это какое-то научное издание, но оно, можно считать, погибло. Если бы по телевизору все-таки сказали, что это за способ такой сохранять текст, мы бы еще попытались спасти хоть несколько страниц.

Он говорил, а книга меж тем у нас на глазах расползалась, как мел в воде. Внезапно мать, переменившись в лице, вскрикнула, указывая на страницу:

– Смотрите!

Мы наклонились и увидели слово стол. И, благодаря этой пришедшей извне помощи, сумели прочитать его, смакуя, перекатывая на языке и в сознании как диковинное лакомство. Совсем недавно мы утратили его, а у него уже появился давний, полузабытый вкус. Но недолгим было это гастрономическое блаженство – слово тоже распалось, как и вся остальная страница, а мы, утратив его печатную ипостась, снова ощутили его отсутствие в нашем лексиконе. От останков меж тем пошел такой тяжелый дух, что ничего не оставалось, как выбросить их в мусорное ведро.

Посреди царившего везде полнейшего неблагополучия я находил утешение у Лауры. При малейшей возможности старался улизнуть в ее квартал, и в темных подъездах мы разыгрывали, совершенствуя, сцену нашей первой встречи. И мой интерес к ее телу не только не шел на убыль, но рос по мере постижения, становясь неодолимым желанием. Я засыпал, пытаясь мысленно обрисовать очертания ее фигуры, и просыпался в ожидании часа, когда снова увижу ее, и замечал, что и она ждет меня нетерпеливо, и это казалось мне удивительным, потому что я, как ни старался, не мог заметить в себе ничего интересного. Но благодаря ее вниманию и сам стал относиться к себе с бульшим уважением.

Мы разговаривали о нас и о том, что произошло. Давно уже не радовала отмена занятий в школах, а по телевизору сообщили, что министерство обороны разрабатывает планы преподавания без учебников, чтобы все-таки как-то образовывать нас. Однако время шло, а планы эти не воплощались. А вместе с тем после исчезновения слова стол все сильнее чувствовалось всеобщее уныние. Пока не пропало, никому и в голову не приходило, до какой же степени оно необходимо. И в разговорах мы все время спотыкались о его нехватку.

Но самое скверное началось, когда по прошествии какого-то времени, выяснив, что вернуть слово в наш обиход так и не получилось, граждане стали выбрасывать или прятать столы, словно стесняясь обладать чем-то, не имеющим названия. Столовые наши вдруг стали казаться несуразно просторными, а есть мы должны были в довольно унизительной позе, одной рукой держа на весу тарелку, а другой орудуя вилкой. Отец потихоньку сказал маме, что это верный путь оскотиниться.

И опять же никто не задумывался, как важны столы, покуда они не пропали. Без них жизнь, как и столовые, стала неуютной. Отсутствие их чувствовалось и в кухнях, и в спальнях, и в приемных, и в декорациях телестудий – особенно в выпусках новостей, ведущие которых прежде всегда были защищены своими столами. И разумеется, телевизор пришлось взгромоздить на стул, а хранить все, что прежде стояло и лежало на столах, в ящиках шкафов. И в такой ситуации нежданным подспорьем сделалось исчезновение газет и журналов – иначе куда бы мы их девали?

Иногда я возвращался в край, лежавший по ту сторону реальности, где, по счастью, на своих местах оставалось все, кроме меня, по-прежнему лежавшего в родительской кровати. Я не без труда открывал глаза и видел, что у постели сидит отец с английской книгой или томом энциклопедии на коленях и смотрит на меня. В этом измерении часы текли медленнее. В очередной раз вернувшись сюда, я спросил, сколько дней болею, и мне ответили – три. Между тем, на другой стороне действительности прошло несколько недель. Еще я спрашивал, есть ли у нас столы, и ужасно удивлялся тому, что могу выговорить это слово. И с огромным облегчением понимал, что так бывает во сне, когда видишь, что потерял ногу, а проснувшись, убеждаешься, что она на месте. Отец посмотрел на меня с тревогой, думая, наверно, что я заговариваюсь. Впрочем, можно было и не отвечать – я и сам видел, что по обе стороны кровати стоят ночные столики. Там, на другой стороне, нам пришлось избавиться и от этих предметов меблировки, раз уж мы не могли произнести никакого производного от слова «стол».

Поначалу решил даже не возвращаться, но вспомнил Лауру и задрожал при мысли о ее деснах и грудях, да, грудях, потому что теперь уже знал их, вернее, их знали мои руки, выучившие путь к ним от того места на пояснице, где южная оконечность ее свитера соединялась с северной границей юбки. И, покуда отец убирал мне волосы со лба, я ежился от удовольствия и жалел, что лежу не в собственной постели, ибо по смутному наитию угадывал – там самое подходящее место для воспоминаний о ней. И, закрыв глаза, почувствовал, как давят на мои подошвы мои подошвы, находящиеся по другую сторону, и скользнул им навстречу.