Читаем В алфавитном порядке полностью

Проходя по редакции к выходу, он задержался на минутку, чтобы выяснить у давнего сослуживца, который недавно похоронил отца, получил ли он скидку за напечатанное в газете извещение о смерти. Выслушав ответ и понимая, что надо как-то оправдать свой неряшливый вид, счел нужным рассказать о своих семейных передрягах и выслушать мнение тех и этих. И, пока слушал, проникся уверенностью, что вся редакция в полном составе, включая директора, давно уже посвятила себя не столько информированию граждан о действительности, сколько ее разъятию. И дело было тут не в достоверности фактов, сколько во впечатлении, которое, хоть и было мимолетней, чем взмах ресниц, обладало качеством самой непреложной истины: стоило лишь взглянуть, как жалко выглядят нависшие над своими столами редакторы, или обратить внимание на свет, мерцающий на пустых экранах компьютеров, так похожих на незрячие глаза.

Интерактивная студия в прежние времена была гаражом и сохранила кое-какие черты прежнего обличья, подобно тому как дьявол, воплощаясь в человека, сохраняет свои козлиные копыта. Двери были еще заперты, и Хулио бродил вокруг, мысленно беря на заметку все самое примечательное. Преобладали женщины с продуктовой сумкой в одной руке и с зонтиком – в другой, было и сколько-то небритых мужчин, которые ходили, сунув руки в карманы, словно там лежали пульты, управлявшие движениями тела. Все в совокупности носило несколько зоологический характер и напомнило Хулио, как он еще подростком ходил с матерью на рынок покупать существительные. Животное начало проявилось еще сильней, когда двери открылись и пришедшие всем стадом ринулись внутрь. Хулио внесло в студию волной этих тел, распространявших характерный запах волглой шерсти.

Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Хулио подумал, что так и начнет статью, и прислушался, как звучит в голове эта фраза: Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Ему понравилось, и он продолжал надиктовывать самому себе: Зонтики, вцепившиеся кривыми когтями в спинки кресел, только и ждали, когда можно будет броситься на невинную жертву.

Он вспомнил, как боялась зонтиков Тереза, как она старалась, идя с ним к выходу в кафетерии, держаться от них подальше; захотелось, чтобы все это поскорее кончилось и можно было вернуться в клинику. Показ начался с краткого содержания предыдущих серий: оказалось, что главная героиня, опустошенная после операции по поводу опухоли и потому лишенная возможности иметь детей, решила, несмотря на сопротивление мужа, привезти их из страны Третьего мира. Хотя он слышал это уже много раз, его, как всегда, потрясло выражение опустошенная после операции. Оказывается, можно опустошиться и продолжать жить. Может быть, существует даже какое-то тайное сообщество полых людей, подумал он и вспомнил, как с улыбкой сообщницы переглядывалась его жена с манекенами своего пола. Это было перед тем, как она отправилась на юг. Хулио попытался представить в таком виде и себя. Он никогда не слышал, чтобы такую операцию проделывали с мужчинами, но можно не сомневаться, что в процессе разъятия мира существует какая-то очередность.

Если вы согласны с тем, что такой женщине можно взять приемных детей, сдвиньте рычажок на ручке вашего кресла вперед, если нет – то назад. Хулио наблюдал за спорыми движениями своей соседки и тотчас понял, что в этом гараже управляют действительностью как самолетом. Более того, здесь и производилась реальность, производилась и – как вода по трубам – доставлялась в каждую квартиру с экранов. И разумеется, в городе полно таких подвалов, где маленькие группы сыроватых людей в эту самую минуту определяли, какой части мира существовать и дальше, а с какой следует покончить. Он понял все это, будто под воздействием озарения, – и оцепенел. Он бы выбрал, чтобы женщину не делали полой и бесполой; он был не согласен с этим, однако это уже произошло и назад пути не было. И теперь предстояло решить, заполнить ли ее существами из Третьего мира. Таково коварство реальности – всегда приходится совершать одни поступки поверх других, уже совершенных.

Он торопливо выбрался из зала, вышел на улицу и, спасаясь от дождя под карнизами, двинулся прочь, сосредоточенно сочиняя в голове свою статью. Как всегда, было трудно подбирать точные слова, но, помимо этого, угнетала мысль о том, что начальница откажется печатать материал. И спросит, не стал ли он снова жертвой некоего воображаемого действа? Может быть, может быть, но вместе с тем все было реально и вещественно, как младенческий башмачок, который он поглаживал в кармане пиджака. Взглянул на часы и решил, что сперва пообедает, а потом поедет в клинику.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза