В алфавитном порядке

Хулио наскоро прикинул расклад: с одной стороны, следовало признать, что эта женщина хоть и видима, но совершенно нереальна. И значит, он мог бы отделаться от нее без околичностей. Однако, с другой, решительно невозможно представить, как долго придется жить ему на этой стороне носка. Поэтому он решил пойти на компромисс:

– Да, понимаешь ли, после интерактива я пошел навестить отца, попал под дождь, вымок и завернул домой переодеться. А днем мне еще обязательно надо будет побывать в клинике, поговорить с врачом – утром его не было. Но ты не беспокойся – я пишу статью. Отталкиваюсь от идеи того, что эти залы – вроде приборной доски в кабине самолета, только в данном случае самолет – это мир, так что эти люди, решая, как должно будет развиваться действие в следующих сериях, ведут мир в ту или в другую сторону. На них лежит огромная ответственность, и выражается она в том, достают ли они кошелек или держат руки в карманах, потому что среди пилотов, несомненно, много отставных или безработных.

Начальница, как ему показалось, прониклась его подходом к вопросу и разрешила не приходить в редакцию – но с тем условием, что завтра утром готовая статья будет лежать у нее на столе.

Он сунул в карман сухого пиджака кассету и торопливо вышел на улицу. Сел в метро и в вагоне надел наушники, перемотав пленку к началу. Теперь он уже знал, в какой именно момент появится Питер, неверный муж, отправивший семью на юг, и хотел добраться до него постепенно. И, наслаждаясь солнечным уютом английской гостиной, где парикмахер спрашивал мать, где оставил свои сигареты, спички, газету, и радовался, обнаруживая их на столе или под столом, Хулио разглядывал лица пассажиров и жалел, что они направляются зарабатывать себе на нереальную жизнь. И вскоре понял, что отец в детстве не уделял бы ему так много внимания, если бы пребывал в иных мирах, столь же реальных, как те, где на бортике бассейна вечно загорает Джон и ничто не может нарушить этот вселенский покой.

Выйдя из метро, он снял наушники, потому что с каждым шагом ему все труднее было двигаться в хаотическом хитросплетении улиц, не теряя при этом из виду английскую гостиную, где все, что он был способен выговорить, лежало на столе или под стульями. И на поверхность выбрался, уже решив вскоре уничтожить эти воображаемые формальности, и побежал, прячась от дождя под карнизами, на угол, где помещалась парикмахерская его отчима, которая и в самом деле оказалась там (Хулио не мог не отдать должное хаосу, обладающему кое-где поистине восхитительной устойчивостью связей), однако огромный баннер на фасаде извещал, что заведение продается. Он несколько секунд разглядывал улицу, как чужестранец, который ищет хоть что-нибудь, что может служить ориентиром, а потом остановил первое же проезжавшее мимо такси: довольно! И со вздохом облегчения влез на заднее сиденье и назвал водителю адрес отца.

Когда он добрался, уже начинало темнеть. Ящик с инструментами лежал там, где он его оставил – на столе, а тома энциклопедии стояли на своих местах: алфавитный порядок был не нарушен. Хулио включил свет, прилег на диван в наушниках, закрыл глаза, перемотал пленку и вернулся в английскую жизнь. На этот раз дошел до конца, не прерываясь и не торопясь, а когда появится Питер, чья жена в это время года неизменно гостит на юге у матери, он присоединится к супругам и отправится вместе с ними в путешествие, чтобы восстановить собственное семейство – явно оставшееся тем же самым.

С предсказуемым спокойствием события текли друг за другом, в хронологическом порядке: только он (да еще порядок алфавитный) оставался нерушим и незыблем до тех пор, по крайней мере, пока не возникала надобность перемотать пленку). Мужчина, напоминающий отчима-парикмахера, и женщина, похожая на мать, курили сигареты, не вызывающие рак, и Джон приветственно махал им с бортика бассейна. Нет, Джон этот, по всей видимости, не был умственно отсталым, как с опаской подумал Хулио, потому что ездил на мотоцикле за хлебом. А никем не читаемую газету, которая лежала обычно на столе или под стульями, Хулио аккуратно переносил с места на место – так, что супруги этого не замечали, – и с удивлением отмечал, что невидим для этих персонажей. Он мог стать вплотную и даже пройти насквозь через них, причем не доставляя никому ни малейшего беспокойства. Если раньше, бывало, он считал, что быть невидимым – это всего лишь риторический прием, игра для семейного или личного потребления, то теперь оставалось только признать, что весь мир невидим для кого-то – и, может быть, в первую очередь для тех, кому обязательно нужно видеть его.