В Америке

Ее подлинной семьей была, конечно же, труппа, вечно меняющийся состав которой продолжал набираться мастерства благодаря суровому, но гибкому руководству Марыны.

— Поднимается занавес, и вы должны завладеть публикой, — здесь она могла схватить актера за руку. — Пригвоздите публику взглядом, а затем возьмите ее за душу своим голосом. Полностью используйте диафрагму, вам ясно? — Здесь она могла завопить. — Не пищите и не кричите!

Марына обсуждала все тонкости и ловушки сценических объятий. Сцена смерти, объясняла она, не должна быть ни слишком торопливой, ни слишком затянутой. Она обучала технике кашля, обморока и молитвы. Актеру, который сильно волновался за кулисами задолго до своего выхода, она предписывала «выходить из гримерки только в самую последнюю минуту».

— Не бойтесь поворачиваться лицом к заднику, — наставляла она. — Лицо может сказать слишком много, но по вашей спине публика прочтет только то, что ей нужно.

И еще:

— Не двигайте головой во время ходьбы. Шея перестает быть выразительной.

Еще:

— Не понижайте голос. Он должен быть обращен к другому актеру. А ваш голос слишком явно обращен к публике.

Из сан-францисского Чайнатауна регулярно приходили посылки с сырым имбирем, и Марына сумела убедить всех членов труппы в пользе имбирного чая: если выпить его горячим, а затем съесть измельченный сырой имбирь со дна чашки, то это решает почти все проблемы с голосом, что возникают в последнюю минуту, говорила она. Она указывала, что если страх и тревога вызывают у мужчин повышение температуры («Температуры!» — оценивающе восклицала мисс Коллингридж), поэтому им нужно неусыпно следить за пятнами пота, выступающими в верхней части костюма, то у женщин эти же самые эмоции вызывают озноб, поэтому им нужно хорошо укутываться перед спектаклем и в антрактах.

— Но, мадам, — говорил Уоррен Бэнкрофт (ее Ромео, Бенедикт, Орландо, Арман Дюваль и Морис во время второго сезона труппы), — волнуясь, я становлюсь холодным, как ледышка.

— Вздор, — отвечала Марына.

— Играть всегда должно быть нелегко, — говорила она, подчеркивая слово «нелегко». — Иначе вы забываете себя. Забываете, где находитесь. Вы никогда, никогда, никогда не должны забывать, что вы на сцене. Поэтому вам всегда будет страшно. Вам страшно, но вы — победитель. Если вы на сцене, какую бы роль вы ни играли, вы — победитель. Вы должны ощущать себя очень высоким, когда стоите на сцене. Внутри все должно выпрямиться и сжаться вокруг страха. Даже в горе, которое имеет вогнутую форму, вы остаетесь прямой линией. Эта линия доходит до самого последнего ряда верхнего яруса. Держитесь за нее! Станьте источником света. Вы — свеча. Выпрямите спину, не расслабляйте шею. Почувствуйте, как из вашей макушки вырывается пламя.

О Эбнере Дикси, уволенном после первого же сезона (он играл Жака в «Как вам это понравится», Мальволио в «Двенадцатой ночи» и, еще топорнее — капитана Левисона, коварного распутника в «Ист-Линн»), она лаконично сказала:

— Он ничего не преображает. Актер должен преображать.

— Большинство правил поведения на сцене, — говорила она актерам, — применимы и к реальной жизни. («За исключением тех случаев, — добавляла она, блаженно и загадочно улыбаясь, — когда они неприменимы».) Одно из таких правил: никогда не признавать неудачи. Однажды, во время исполнения «Меры за меру» в оперном театре «Тейлор» в Трентоне, когда актер, игравший Клавдио — брата, осужденного на смерть, — бросился к ногам Изабеллы, моля удовлетворить низменную просьбу Анджело (чтобы спасти себе самому жизнь), он ненароком опрокинул тюремную скамью. Сохраняя ту же безумную интонацию, которой требовало жалкое положение Клавдио, актер проворно поставил скамью на место. После многочисленных вызовов, которые Марына великодушно разделила с этим молодым актером, новым участником их труппы, она тихо сказала ему:

— Никогда не пытайтесь исправить оплошность во время спектакля. Тем самым вы только обращаете на нее внимание публики.

Конечно, некоторые оплошности трудно не заметить, как, например, во время представления «Макбета» в театре «Маквикер» в Чикаго («Конечно же, „шотландской пьесы“!»), когда Марына по глупости решила в сцене сомнамбулизма выйти с закрытыми глазами, оступилась и порвала сухожилие на лодыжке. Он сыграла сцену до конца, не ропща, не морщась и не меняя походки.

Ваши замечания язвительны, но по-отечески справедливы. Ваш пример блистателен.

Члены вашей труппы платят вам лестью, страхом и беззаветной, страстной преданностью.

Вы рисуетесь, изумляя их. Вы — в полном расцвете. Вы чувствуете, что ваши способности безграничны.