В Америке

Он выстрелил в меня дважды. Я выжил только потому, что изменил свою привычную позу. На словах «Как сравнивать?» я всегда обхватывал голову руками. Но в тот раз, поддавшись внезапному порыву, я выпрямился. [Встает.] И что же произошло после того, как бедняга промахнулся? Вот это было представление! Великий трагик — то есть я, Марина, ваш покорный слуга, — спокойно подошел к рампе, указал на этого сумасшедшего, попросил, чтобы его схватили, но не причиняли вреда, ненадолго ушел со сцены, дабы успокоить жену, которая, стоя, как обычно, за кулисами, впала в истерику, вернулся и спокойно закончил спектакль. [Смеется.] Все восхищались моим sang-froid[109]. Откуда им было знать, что сердце выскакивало у меня из груди? И продолжало бешено колотиться еще целые сутки? Я показал себя, точнее показался, храбрецом. Но даже это обернулось против меня. Потому что в нескольких газетах написали, будто я сам подстроил покушение на свою жизнь, чтобы привлечь зрителей. Рекламный трюк. Боже правый! Впрочем, общество, в котором все продается и каждое достойное событие барнумизируется, не может не превратить всех людей в циников. Публика убедилась бы, что я не нанимал этого сумасшедшего, только в том случае, если бы меня тяжело ранили. Желательно, убили. Тогда бы можно было спокойно говорить о трагическом проклятии семьи Бутов и подобных вещах. [Наливает себе еще.] Позже я извлек одну из пуль, пролетевших над головой, из декорации, где она застряла, и вставил в золотую гильзу с надписью «Эдвину Буту — от Марка Грея», которую я ношу как талисман на цепочке от часов. Хотите взглянуть на эту зловещую реликвию? [Вынимает часы.] Черт возьми, уже поздно. А я еще не устал. Ваше присутствие, Марина… взбодрило меня. Так когда, вы сказали, видели меня в первый раз в «Калифорнии», двенадцать, тринадцать лет назад? Тогда я был намного лучше. Намного, намного лучше. Вы склонны к восторгам, не правда ли? Я тоже. Так выпьем же за Генри Ирвинга. Нет, вы не правы. Он — очень хороший актер. Его Гамлет, возможно, даже лучше моего. [Поднимает бокал.] Не выпьете за Ирвинга? Боже, да вы преданная женщина. Я почти тронут. Не сказал бы, что мой Гамлет лишен достоинств. В действительности, у меня на счету — один небольшой сценический эффект для этого ополоумевшего датчанина. Когда я готовился играть Гамлета в «Уинтер-Гарден», то купил шпагу с украшенным драгоценностями эфесом, принес ее домой и повесил у себя в ногах над кроватью. Ночью я постоянно вставал, жег спички, чтобы взглянуть на нее, и менял ее положение, пока меня вдруг не осенило, что — «О силы неба, защитите нас!..»[110] — меч — это на самом деле крест, и его можно использовать, подняв эфес высоко вверх, для защиты Гамлета от призрака отца. Конечно, если мы будем чересчур оригинальными, то угробим Шекспира. Но чу-уть-чу-уть оригинальности, как сказали бы вы, Марина… Я был оригинальным и очень безумным принцем датским. Говорят, однажды миссис Дэвид Гаррик пришла к Кину и сказала: «Дэви делал одну удивительную вещь, а вы ее не делаете. Он переворачивал стул, когда являлся призрак». Кин попытался это сделать; заметив призрака, он встал, приставил каблук к ножке стула и опрокинул его. Но у него не получилось как следует. Он постоянно спрашивал себя: «Я правильно все делаю?» Роковая ошибка! [Переворачивает стул.]Видите ли, ничего нельзя повторить. Вы можете переворачивать стул до второго пришествия, но никогда не сделаете этого так же, как Гаррик. [Опрокидывает пинком еще один стул.] Не хотите попробовать? Сейчас такой жест можно сделать и женщине. Почему бы убитой горем Офелии не перевернуть стул? Поторопитесь, Марина, если хотите украсть у меня эту идею. Современная жизнь ускоряется. Никогда к этому не привыкну. Да мне это и не нужно. И вам тоже. В молодости у меня был один театральный режиссер из Калифорнии, который считал, что на репетиции нужно постоянно выкрикивать: «Быстрее! Хватит в бирюльки играть! Больше жизни! Не ждите подсказок!» Хотелось бы мне увидеть, как он репетирует «Гамлета». Ведь там нужно играть не спеша. «Какой же… я… холоп… и негодяй!»[111] Я вернулся на сцену из-за слабости. После… несчастья, учитывая ту оправданную ненависть, которую вызывала у всех фамилия Бут, я решил оставить сцену навсегда. Моя отставка продолжалась меньше полугода. Нужно было зарабатывать на жизнь. Друзья же говорили, что я должен вернуться во имя Театра. Меня даже обвиняли в трусости. А я хотел, чтобы люди могли подумать о чем-нибудь другом, слыша фамилию Бут. Я вернулся сюда, в «Уинтер-Гарден», в роли Гамлета. Пять лет я слепо подражал Джонни. А затем совершил безрассудный поступок — открыл храм театрального искусства. Конечно, у нас никогда не будет такого национального театра, как во Франции, но мы могли бы иметь театр с серьезным актером во главе, и художественная ценность ставилась бы в нем выше коммерческого успеха. Х-ха! Вы знаете, сколько просуществовал Театр Бута. Либо я полный идиот в бизнесе, либо подобные предприятия не для Америки. Либо и то и другое. Да, и то и другое. [Набирает дров из ведерка.]