В Америке

— Bonne-maman[30]! — вскрикнул Богдан.

— Pas de sentiment, je te le défends. Alors, mes chers imbéciles[31], пора вам отправляться. Мы больше не увидимся.

— Но я еще вернусь!

— А я нет, — разжав правую руку, она посмотрела на ладонь, затем медленно ее подняла. — Благословляю вас как атеистка, дети мои.

Марына склонила голову.

— Bis! Bis![32] — весело воскликнула старая дама. — И один маленький совет, если позволите. Никогда ничего не делайте в порыве отчаяния. И, écoutez-moi bien[33], не придумывайте слишком много оправданий для своих решений!

«Всем интересно, почему мы уезжаем, — говорила себе Марына. — Ну и пусть. Пускай себе сочиняют. Обо мне ведь всегда рассказывают небылицы. Значит, я тоже могу лгать. И не обязана никому ничего объяснять».

Но всем остальным нужны были оправдания, и поэтому они говорили себе:

«Потому что она — моя жена, и я должен о ней заботиться. Потому что смогу показать брату, что я — практичный человек, мужественный сын нашей родины, а не просто любитель театра и издатель патриотической газеты, которую очень скоро закрыли власти. Потому что я не выношу, когда за мной постоянно следит полиция».

«Потому что я любознателен, это моя профессия, ведь журналист должен быть любознательным, потому что хочу путешествовать, потому что влюблен в нее, потому что я молод, потому что я люблю эту страну, потому что мне нужно бежать из этой страны, потому что я люблю охоту, потому что Нина говорит, что беременна, и надеется, что я женюсь на ней, потому что я прочел так много книг об этом — Фенимора Купера, Майн Рида и других, потому что я хочу написать много-много книг, потому что…»

«Потому что она — моя мама и обещала взять меня на Выставку столетия, хоть я и не знаю, что это такое».

«Потому что я — простая девушка — стала ее служанкой. Потому что из всех девушек в сиротском приюте, которые были красивее и умели лучше готовить и шить, она выбрала меня».

«Потому что там зарождается будущее».

«Потому что мой муж хочет уехать».

«Потому что я, возможно, даже там не смогу быть просто поляком, но зато не буду просто евреем».

«Потому что я хочу жить в свободной стране».

«Потому что детям там будет лучше».

«Потому что это увлекательно».

«Потому что люди должны жить в гармонии, как говорил Фурье (судя по тому, что я слышал, это должно воодушевлять), хотя, признаюсь, всякий раз, когда я пытаюсь читать его статью о труде как ключе к человеческому счастью, глаза у меня начинают…»

— Так забудьте же про Фурье. Шекспир! — говорила Марына. — Думайте о Шекспире.

— Но в Шекспире есть все.

— Вот именно. Как в Америке. Америка подразумевает собой все.

И напыщенным голосом старомодной актрисы, который должен быть слышен на последнем ряду верхнего яруса:

— Скорее, скорее! Мимо нас проносятся толпы людей. Рядом гудит история, переходя в географию: открытое пространство, сколько хватает глаз. Кучера крытых повозок гонят лошадей вперед, словно пытаются догнать поезда, которые уже соединили оба побережья, — целая буря брызг!

Так они уехали в Америку.

3

Первыми поехали Рышард и Юлиан, чтобы найти место на западном побережье континента, которое отвечало бы мечтам эмигрантов о будущем. В конце июня они отправились в Ливерпуль — родной порт знаменитых судов, на мачтах которых развевались красные треугольные флаги с раздвоенным концом и белой пятиконечной звездой. Каждый четверг одно из судов уходило в Нью-Йорк. Шесть пароходов линии «Белая звезда», совершавшие рейсы через северную Атлантику, назывались в объявлениях самыми вместительными, быстрыми и безопасными; а судно, на которое они взяли билеты, «Германик» было к тому же и самым новым. Его построили на замену «Атлантику», который в 1873 году, подгоняемый грозными штормовыми ветрами, вошел в полосу штиля, ударился носом о гранитный берег Новой Шотландии и унес вместе с собой на дно пятьсот сорок шесть жизней. Это была самая крупная трансатлантическая катастрофа столетия, количество жертв которой в двенадцать раз превысило число погибших на «Дойчланде» — судне северогерманского «Ллойда», вышедшем из Бремерхавена.

— Знаешь, — сказал Рышард, — мне бы очень хотелось попасть в кораблекрушение. Но с тем условием, чтобы я остался в живых.

— А я уж лучше испытаю судьбу на суше, — ответил Юлиан.

Именно Юлиан предложил отправиться из Ливерпуля, а не из Бремерхавена, откуда поляки обычно отплывали в Америку. Он прожил год в Англии и овладел основными оборотами вежливой речи на этом важном и трудном языке, в котором почему-то не было ни родов, ни падежей. Рышард, в последние месяцы упорно изучавший английский, почти не ездил за границу: он знал только Вену, Берлин и Санкт-Петербург — столицы стран-хозяев Польши. Он никогда не бывал в Англии и хотел все на свете перепробовать.