- Может, и была... - задумчиво проговорила Франчишка Игнатьевна. - Я помню, шел мне тогда восемнадцатый год, а я уже у пана Гурского десять коров доила, да три раза в день. Вечером суставчики на пальцах не разгибаются, руки ломит, а в остальное время надо в саду копаться, полоть да поливать. Как-то увидел меня молодой пан и говорит: "Чья такая?" А мы с Осипом в тот год поженились, и мой молодой муженек вскоре в Восточную Пруссию в батраки уехал. Пан узнал об этом и приказал, чтобы я ему вечером принесла парного молочка. Я, конечно, ничего не думаю, несу. А он сидит на балконе и собакой забавляется. Я ему кружку подаю, а он меня берет за подбородок и спрашивает: "Скучно без мужа-то, востроносенькая?" Вижу, дела не туда поворачиваются, от подбородка дальше полез... Я взяла и парное молоко из кружки прямо ему в морду и выплеснула. На другой день все мои шматочки через забор вышвырнули. Осенью вернулся мой Осип из Пруссии. Я его спрашиваю: "Ну як, много заробил монетов?" - "Накопил, - говорит, две кубышки да слопали их баронские мышки. Барон сам жженые спички собирает, а нас вместо коней запрягает". - "Прибаутки, - говорю, - я потом послухаю, ты мне дело отвечай: что привез?" - "Отсчитал, - говорит, барон десять марок да пять колотушек в подарок: иди, говорит, поляк усатый, а вернешься, на порог не пущу да еще кобелей спущу... Барон все за харчи подсчитал, да за обувку, кажется, я ему еще трохи должен остался. Вот какие мои заработки!.. Ну, а ты как?" - спрашивает он меня. Я тоже на прибаутки мастерица, отвечаю ему: "Оказал пан мне ласку, а я у него на носу зробила закваску. Потом жить мне стало весело, и юбки мои на кол сушить повесила. Расчет получила не лучше твоего". - "Ежели, - говорит, пан что-нибудь с тобой худое сделал, так я у него хлеб могу спалить да и усадьбу не пожалею. В России, - говорит, - жгли панов!.." Вот он. Осип-то мой, какой! Не гляди, что маленький да коротенький!
- Ну, а как ребенок-то? - спросила Шура. - Ребеночек-то, Франтишка Игнатьевна, родился?
- Конечно, родился. Как же иначе? Пожил, пожил, да и умер. Мы тогда с Осипом лес корчевали. Трудная была жизнь... Ну, что вспоминать! Все прошло и быльем заросло. Вот вам этого не пережить, у вас мужья-то - соколы! Мой Осип тоже был сокол, да тогда взлететь ему было некуда... Я вот смотрю на ваших соколов да на этих воробушков, - Франчишка Игнатьевна потрепала Славу по голове, - сердце радуется, что я их молочком да сливками поить могу, хай растут, хай и моя тут будет малюсенька доля. А когда у тебя, Шура, детишки будут и у Гали, я им тоже принесу холодненького молочка по бидончику. - Франчишка Игнатьевна, моргнув Клавдии Федоровне, добавила: Но только скажу вам, дорогие мои, замуж вы успели выпорхнуть, а свадьбы я что-то ни одной не видела, кружку бражки иль доброй настойки не попробовала. Нехорошо, голубушки мои, нехорошо!
Франчишка Игнатьевна постучала костяшками пальцев о молочный бидон и укоризненно покачала головой.
- Правильно, Франчишка Игнатьевна! Я им все время говорю, что так нельзя поступать, - подхватила Клавдия Федоровна.
- Вот видишь! - Шура дернула за рукав Усова и, повернув голову к старушке, весело сказала: - Сегодня свадьбу справляем, обязательно приходите!
- Мой Костя придет, сразу будет две свадьбы! Костя давно к вам, Франчишка Игнатьевна, в гости собирается, - добавила Галина.
- Ну что ж, свадьба так свадьба! - тряхнув головой, согласился Усов.
Клавдия Федоровна пригласила женщин в комнаты.
Усов остался с присевшими на бревна мужчинами. С Викторовым он познакомился несколько месяцев назад, но много слышал о нем от Шарипова, с которым они вместе служили на Дальнем Востоке. Викторов по-прежнему часто бывал на заставах, интересовался жизнью солдат. Многих коммунистов и комсомольцев заставы райком партии привлекал для агитационной и пропагандистской работы в селах.
- Михальский опять вернулся в Гусарское, - пристально взглянув на Усова, сказал Магницкий. Лицо у него было угрюмое и встревоженное.
- Значит, отпустили? - спросил Усов, не успевший собраться с мыслями: новость была неожиданной.
- Отпустили совсем. Документы я проверял.
Председатель сельсовета расправил усы и недовольно кашлянул, видя, что Усов насторожился.
- Когда он вернулся? - спросил Усов.
- Вчера вечером. Напился пьяный, пришел ко мне и начал приставать. "Ты, - говорит, - написал на меня донос и штраф заставил уплатить за порубку леса". Я ему сказал, что если он будет снова безобразничать, то свяжу его веревкой и отвезу в район.
- Ну, а он что? - спросил Усов.