В Августовских лесах

— Нашла твою рубашку, — сказала Франчишка Игнатьевна. — А то поджарился, как грибок-боровичок…

— Оля! Тетя Франчишка! Идите сюда, что-то я вам расскажу интересное! — крикнула Галина.

Франчишка Игнатьевна и Оля подошли.

— Наша армия выгнала фашистов из Орла, из Харькова и еще из других городов. Их под Курском так разбили, что они удирают без оглядки. Бегут, а скрывают, как тогда скрывали свое поражение под Сталинградом. Сегодня наши самолеты листовки сбросили. Хоть бы одну подобрать!… Староста Михальский ходит злющий! Приехал Владислав из Белостока и, наверное, привез неприятные вести.

— Листовки, говоришь? А ну, стой! — Франчишка Игнатьевна полезла за пазуху. — Сегодня пришел мой Осип с рыбалки, и вижу, ходит такий петушистый… В хату не зашел, а прямо в хлев шмыгнул… Ну, думаю, тут что-то не так! Посмотрела в щелочку, ховает что-то за кормушку… Вышел из хлева и усики подкручивает, и веселый такой, и насвистывает! Ну ж, думаю, сейчас я тебе подсвистну! Своими очами гляну, что такое ты там сховал… Он пришел в хату, а я побегла в хлев. Сунула руку, чую, бумажка. Читаю я по-русски не гораздо, а все-таки разобрала, что большими буквами написано: "Дорогие товарищи!" А ну-ка, почитай, Галиночка, что там пишут дальше, попросила Франчишка Игнатьевна.

— "В сражении под Курском, — читала Галина, — фашисты потеряли 70 тысяч солдат и офицеров, уничтожено 3 тысячи танков, свыше тысячи орудий, 1400 самолетов. Нашими войсками освобождены города Орел, Белгород и Харьков. Товарищи партизаны и партизанки, товарищи советские граждане, находящиеся во вражеском тылу, сопротивляйтесь врагу, уничтожайте фашистских захватчиков!"

— Это твой папа бьет там фашистов! Наш большой Костя! — закончив читать, с волнением проговорила Галина.

— А я сегодня дядю Костю во сне видела, — возбужденно и радостно размахивая руками, заговорила Оля. — Будто наши пришли и мама с папой с ними. Я сижу и вижу в окошко: вот по этой самой тропиночке идет дядя Костя в новой фуражке, а за ним мама и папа. У меня внутри что-то перевернулось и дышать не могу. Хочу выпрыгнуть в окошко и побежать им навстречу, а ноги не двигаются. А мама большим белым платком закутана, одни только глаза виднеются. Так она на меня смотрела, так смотрела, я не выдержала, заплакала и проснулась. Щеки мокрые, подушка мокрая… — Оля не договорила и, закрыв лицо руками, убежала в сад.

Так она делала часто: уйдет и поплачет там украдкой.

— Не может забыть, не может, — со вздохом заметила Франчишка Игнатьевна.

Она так полюбила Олю, что стала даже ревновать ее к родителям.

Подошла Ганна. Поздоровавшись с Франчишкой Игнатьевной и обращаясь к Галине, сказала:

— Опять приехали Сукальский и Владислав. Хотят узнать, где находится Иван Магницкий. Гитлеровцы собираются прочесывать лес, партизан искать будут. Только вряд ли найдут…

— Не было бы у меня Костяшки, я бы тоже ушла партизанить, — задумчиво проговорила Галина.

— Уж молчала бы! — махнула на нее рукой Франчишка Игнатьевна.

— А к нам гость приехал. Дядя Януш из Белостока, — сказала Ганна. Иди, Галя, поздоровайся с дядей.

— Приехал-таки наш Януш? Пойдем, Костик, посмотрим, какой стал веселый дядя Януш. Вы заходите до нас, тетя Франчишка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В саду у Михальских сидели Сукальский и Владислав и пили водку. Они только что прибыли из Львова, где Сукальский участвовал в формировании дивизии "Галичина".

Было жарко и душно. Изредка налетал порывистый ветер, будоражил на деревьях листья и сбивал попорченные червями яблоки. Они падали с дробным стуком, раскатывались по земле. Владислав вздрагивал, торопливо наливал водку и пил рюмку за рюмкой. С мрачным видом пережевывая колбасу, со злобой говорил:

— Я перестаю вас понимать, пан Сукальский! Вот никак не разберусь: поляк вы или черт знает кто! И этот итальянский мундир на вас… смотреть тошно!

— На вас мундир тоже не почетней моего, — издевался Сукальский.

Владислав оглядел свой распахнутый китель и ответил не сразу. То, что он видел за последнее время, когда находился во Львове и Белостоке, заставило его призадуматься. Украинский и польский народы открыто сопротивлялись всем мероприятиям фашистского командования, а что делали гитлеровцы с народом — страшно подумать! Недавно Владиславу пришлось поговорить с человеком, бежавшим из Майданека. То, что ему рассказал этот поляк, казалось чудовищным и невероятным. Горячий и необузданный, Владислав только сейчас почувствовал, что запутался и кругом обманут. Сукальский стал ему омерзителен. Грызла тоска по брату. Он никогда не переставал думать об этом загадочном убийстве и за последнее время все больше приходил к выводу, что в гибели его брата повинен этот тип. Подвыпивший Владислав придирался к нему и открыто вызывал на ссору.