В Августовских лесах

В надетом нараспашку светло-зеленом мундире Владислав стоял под старой яблоней и грыз недозрелый плод.

— Здравствуй, Галя! — отшвырнув зеленое яблоко, сказал Владислав и подал Галине руку. Но протянутая рука повисла в воздухе: Галина не сделала даже попытки прикоснуться к ней. — Ты поздороваться со мной не хочешь? окидывая высокую фигуру Галины красными, мутными глазами, спросил Михальский.

— Я только что держала на руках ребенка… — Галина рассеянно посмотрела на свои загорелые, жесткие от работы руки.

— Ну и что такое? Ребенок чистый, — понимая ее совсем по-другому, сказал Владислав.

— Я тоже так думаю, что ребенок чистый… А ты обнимался сейчас с Сукальским. У него поганые руки…

— Вот ты о чем!… Я с ним как раз не обнимался, — мрачно ответил Владислав.

Слова Галины будто хлестнули его по лицу, и он не знал, как вести разговор дальше. Вылетели из головы приготовленные фразы. По выражению ее строгих глаз он видел, что эта женщина потеряна для него навсегда, по чем дальше она отдалялась от него, тем сильнее он ее любил. Сейчас, когда у него была растоптана душа, ему был нужен такой человек, которому он мог бы признаться, что запутался, пошел не по той дороге и что несчастнее его нет никого на свете… А Галина, словно угадывая больное надломленное его состояние, била в самое уязвимое место.

— Значит, и мои руки поганые? — с трудом выдавливая слова, спросил он.

— Не знаю, где ты бываешь и что делаешь… Может, они еще хуже, чем у Сукальского, — смело глядя ему в лицо, сказала Галина.

— Галина!

— Ты не кричи на меня. Ой, за эти годы я сама так научилась кричать! У меня и по ночам сердце кричит!

— Кого же оно кличет?

— Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Твое ли это дело?

Терзавшая его раньше ревность и оскорбленная гордость вспыхнули вдруг с новой силой.

— Ты знаешь, — рывком отламывая ветку яблони, заговорил он хрипловатым голосом. — Думаешь, мне не известно, что твой муж скрывался здесь, потом они сожгли склад и побили полицейских? Я тогда за тебя заступился, а ты и не знала! Так вот теперь могу взять! Гестаповцы сорвут с тебя платье… Я буду смотреть на твое голое тело… Ты знаешь, у гестаповцев есть такая резина, похожая на бычий хвост, так они станут стегать тебя вот этой резиной!

— Давно это знаю… Поэтому и ненавижу вас, ох как я вас ненавижу, если бы ты только знал! Вы расстреляли в Старом форту[1] тысячи людей и еще немало замучите… Но от этого ничего для вас не изменится. Придет время и вы за все расплатитесь! От Днепра до Немана не так уж далеко, Владислав. Советские танки быстро стали ходить! Теперь фашистам и поляки понадобились. Да только не все поляки такие дураки, как ты. Ну что ж, бери! Может быть, заодно и маленького Костю захватишь, убьете нас вместе! Но не забывай, есть большой Костя, не забывай!

— Молчи! Молчи! — Владислав рванулся было к Галине.

Руки ее затряслись под кофточкой, но она не тронулась с места. Прижимая руки к груди, Галина словно хотела остановить бурно колотившееся сердце.

— Иди, иди к тому иезуиту, пусть он убьет тебя, как убил твоего брата Юрко. Ты ведь все этому не верил! Так я тебе клянусь своим маленьким Костей, что это сделал он! А отец твой спас ему жизнь за то, что он сына его зарезал.

Словно ножом по сердцу, ударили слова Галины. Владислав не раз задумывался над этим загадочным убийством, чувствуя, что не могли так поступить русские пограничники. Не раз заговаривал он об этом с Сукальским, но тот убеждал, что Юрко, боясь ответственности, видимо, покончил самоубийством. Но это очень мало похоже на его брата.

— Ты откуда это знаешь? — хриплым голосом спросил Владислав.

Он посмотрел Галине в глаза. В них не было ни страха, ни покорности. В них светилась жестокая, суровая правда. Давно Владислав чувствовал эту правду, но не хотел верить ей. Слишком страшно было поверить. Одернув мундир, Владислав круто повернулся и побежал к дому. Машина Сукальского, взвихривая пыль, выехала со двора и скрылась за деревьями.

Без фуражки, с болтающимися на ветру полами мундира, наклонив голову, Владислав, как рассвирепевший бык, ворвался в дом. Наспех собрав кое-какие вещи, он молча выскочил на улицу и тут же свернул в узенький переулок. Через несколько минут Владислав был уже на опушке леса. Куда же теперь? Но этот вопрос был для него решенным. Конечно же, не к партизанам. Его путь, как он ясно понял это за последние дни, лежал в Армию Крайову.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Артиллерийская канонада постепенно замирала, удаляясь на запад. Туда же почти беспрерывно, сотрясая вечерние сумерки мощными перекатами завывающих пропеллеров, большими группами уходили тяжелые бомбардировщики. В густом темном лесу гудели моторами невидимые танки, раздавались гулкие, резкие выхлопы. Советская Армия наступала, она уже подходила к польской границе. Шло лето сорок четвертого года…