В безвременье

Статьи обсудили на собрании, и Геннадий Степанович сказал, что научиться у мастеров можно многому, но таланту научиться нельзя. А тут еще вышел по телевидению фильм с участием Женика, и зрители фильм одобрили. Александр Борисович сказал на репетиции, что очень рад выходу этого фильма. На этом примере можно рельефно показать, как тяга к дешевому успеху может загубить последние крупицы способностей.

В это время выпустили наконец «За семь верст». Перед началом Александр Борисович напомнил актерам, что главная задача — разбудить совесть. А после спектакля Санин, игравший Курдюмова-старшего, довольно громко сказал:

— Совесть, может, и разбудили, но зрителей разбудить не удалось — народ как заснул в первом акте, так и проспал до самых аплодисментов.

— Лузин не потянул, — сказал на худсовете Александр Борисович. — Придется менять Лузина.

И тогда случилось непоправимое. Играли в двухсотый раз пьесу Бориса Клязина «Три сестры». Женик пришел на спектакль пьяный. И хотя роль у него была из одного слова — он вместе с другими курсантами парашютного училища кричал во втором акте «Пожар, пожар!», — происшествие не осталось незамеченным.

— Ну, мы уже дошли до Геркулесовых столпов! — говорили на собрании. — Мы уже дошли до Сциллы и до Харибды! Если артист на сцене лыка не вяжет, это уже ЧП. Ну а как на военном корабле, и в боевых условиях, и действительно пожар, и матрос вот так же бы в непотребном виде?! Долго мы любили Женю Лузина, крепко мы любили его, но в три шеи гнать из сердца надо такую любовь вместе с артистом из театра к чертовой матери, как дурную траву, чтоб неповадно было, особенно в наши дни, когда хоть и медленно, но неуклонно сокращается число пьяных даже на производстве.

Вот тут только Женик засуетился. Забегал. Вступил в многочисленные, но совершенно безрезультатные переговоры.

— Неужели всё? Неужели насовсем?! — воскликнул он, разговаривая с признанным уже обломком театра — с Саниным.

— Ну почему же всё? — сказал Санин и дал ему совет. Один-единственный, но спасительный.

Женик пришел к Александру Борисовичу и сказал, что ни о чем он не жалеет, а жалеет только о том, что не бывать ему больше на Александраборисовичевых репетициях, не видать тех изумительных поворотов и превращений, которые случаются на каждом шагу этих репетиций, не слышать ему, как громом проносится голос его, сея тревогу и пробуждая, непрерывно пробуждая совесть, не знать ему радости роста под могучим крылом, а знать ему только серую каменистую дорогу дешевого успеха прямо в тупик.

Александр Борисович окликнул Женика уже в дверях.

— Я к вам, Лузин, всегда хорошо относился. Тем более обидно было видеть вашу неблагодарность.

Лузин подбежал и крикнул:

— Нет! нет! Это недоразумение! Если что-нибудь когда-нибудь, то не то хотел сказать.

— Вам вообще над словом надо поработать, Женя. Слово — великая вещь. Вам надо осторожнее со словом обращаться, даже на похоронах.

Ну, Лузин в театре остался. И появилась на спектакль рецензия Вероники Бобыш — «Разворошенная совесть». Лузин упоминался в общем ряду, но положительно.

Чардым,

1987

ПРАЗДНИЧНЫЙ ВЕЧЕР (Рассказ о брошенной резине, Валентине Ивановиче Прухо и о пользе для женщин занятий спортом — история, которую можно выразить только в стихах)