В благородном семействе

На это замечание, несмотря на то что мисс Каролина бросила благопристойное: «Как не стыдно, Бекки!» – мистер Брэндон разразился таким смехом, что, корчась, повалился прямо на диван, на котором сидела мисс Каролина. Как она испугалась, как задрожала, когда он вскинул руку на спинку дивана! Мистер Брэндон, не подумав извиниться за свой достаточно дерзкий поступок, стал и дальше отпускать шутки по адресу бедного Фитча, так хитро применяясь к пониманию служанки и барышни, что одна каждый раз встречала их раскатом смеха, а другая против воли улыбалась. Брэндон, надо сказать, совсем покорил Бекки своими утренними разговорами, и она теперь заранее была готова рассмеяться, едва он скажет слово. Сколько его тонких замечаний честная судомойка донесла со второго этажа до Каролины и как безжалостно умудрялась она их estropier,[25] пока несла из его гостиной в кухню!

Итак, пока мистер Брэндон, как выразилась Бекки, «валял дурака», Каролина взяла его единственный шарф и принялась своими маленькими пальчиками устранять беду, которую он учинил. Было ли то по ее неловкости? Но, так или иначе, на починку не могло не потребоваться хоть несколько минут: mangeur de coeurs не преминул их использовать. Он повел беседу легко, любезно, в доверительном тоне, быстро успокоив этим нашу трепетную героиню, так что она уже была способна на его нескончаемые вопросы, которые он ставил очень ловко и с видом братской заинтересованности, ронять те нескончаемые «да» и «нет», такие милые и робкие, бросать украдкой те нежные быстрые взгляды, какими юные и скромные девушки обычно отвечают на вопросы обольстительного молодого холостяка. Драгоценные «да» и «нет», как вы прелестны, когда вас нежно шепчут розовые губки!.. Взгляды быстрых невинных глаз, как вы очаровательны… И как очарователен легкий румянец, заливающий щечку, на которую ложится темная тень ресниц под опущенными веками в голубых прожилках! Здесь, однако, разрешите автору торжественно вас заверить, что он не имеет в виду ничего неподобающего или безнравственного. Лишь посмотрите, прошу вас, на невинную, застенчивую шестнадцатилетнюю девушку: была бы она только добра, а уж миловидна она непременно. Она уже взрослая женщина, но еще и девочка. Как прелестна вся ее повадка! Как изысканна ее неосознанная грация! Ни одна Клеопатра со всеми своими уловками так не пленительна, как она в своей естественности. Кто устоит перед ее доверчивой простотой или не будет растроган и побежден ее нежным призывом к покровительству?

Все это Брэндон видел и понимал, как понял бы всякий другой джентльмен, прошедший ту же школу. Не надо думать, что если мужчина подлец, то он не способен оценить по заслугам добродетель и чистоту; и наш герой испытывал к этому простому, милому, нежному, бесхитростному созданию истинное уважение и симпатию – симпатию такую живую и сладостную, что он был только рад уступить и предаться ей, возможно, даже принимая ее за истинную любовь к добродетели и возвращение к дням своей невинности.

Нет, мистер Брэндон, ничего подобного здесь не было. Причиной здесь было лишь то, что порок и разврат вам к этому времени приелись, а эта милая добродетель явилась чем-то новым. О, только потому, что в своей пресыщенности вы давно отвыкли от этого простого блюда, сейчас вы так остро почувствовали вкус к нему; и я вспомнил о вас не далее как в прошлую субботу, у мистера Лавгроува, в «Вест-Индской таверне», в Блекуолле, когда пятнадцать приятелей-эпикурейцев, которые только что с презрением отвергли черепаховый суп, поморщились на пунш и отправили обратно шпроты, вдруг все, как один, набросились на… свинину с бобами. И если прилежный читатель романов переберет в уме большую часть прославленных произведений этого рода, появившихся за последнее время в нашей стране и за границей, он убедится, что у авторов среди широкого разгула чувства и развращенности ума время от времени возникает аппетит к невинности и свежести, и они нас по такому случаю потчуют свининой с бобами. Как долго мистер Брэндон оставался возле Каролины, у меня нет возможности установить; однако очень вероятно, что он задержался много дольше, чем это было нужно для починки его черного атласного платка. Между прочим, я подозреваю, что он прочел дамам вслух изрядную часть «Тайн Удольфского замка», за которыми он их застал; и перемежал при этом чтение своими собственными примечаниями, и трогательными и насмешливыми. Провел ли он в их обществе полчаса или четыре, но несомненно одно – что время пронеслось для бедной Каролины очень быстро; и когда подъехал к двери экипаж и раздался резкий голос, звавший: «Бекки!», «Карри!» – и судомойка Ребекка подпрыгнула с криком: «Батюшки… хозяйка приехала!» а Брэндон вскочил с дивана довольно-таки поспешно и побежал к себе наверх, когда развертывались все эти события, Каролина, я знаю, чувствовала глубокую печаль, и дверь своим родителям она открывала с тяжелым сердцем.