В благородном семействе

Мисс Каролина (мы уже слышали это от мистера Фитча) завела себе, как чуть не каждая девица в Англии, маленькую квадратную книжку, именуемую альбомом и содержащую гравюры из ежегодников; прескверные изображения цветов; старые картинки отошедших мод, вырезанные и наклеенные на листы; и коротенькие стихотворные отрывки, подобранные из Байрона, Летиции Лендон или миссис Хименс [49] и выписанные детским почерком владелицы альбома. Брэндон с большим любопытством рассматривал этот альбом, — он всегда утверждал, что наклонности девушки познаются по характеру этого ее музея, — и нашел здесь несколько рисунков Фитча, сделанных по просьбе Каролины еще до того, как сей джентльмен воспылал к ней страстью. Свои рисунки сентиментальный художник пояснял куплетами собственного сочинения, которые, должен я сознаться, Каролина находила очаровательными — до того часа, когда мистер Брэндон воспользовался случаем показать, что они безнадежно плохи (да так оно и было), и принялся их пародировать один за другим. В упражнениях такого рода он был довольно искушен, как и в рисовании карикатур, и ему ничего не составляло набросать хоть дюжину пародий и рисунков, жестоко высмеивающих и внешность и дарования художника.

Что же он предпринял теперь, этот коварный мистер Брэндон? Он, во-первых, нарисовал карикатуру на Фитча; а во-вторых, он пошел к одному садовнику в ближнем пригороде, купил букет фиалок и преподнес его мисс Каролине, вписав при этом ей в альбом стихотворение мистера Фитча, приведенное выше. Стихотворение он подписал своими собственными инициалами и так в открытую объявил художнику войну.

Глава VII, где в Маргет прибывает на пароходе много новых лиц

События, о которых повествует наша хроника, начались в феврале месяце. Время текло, и наступил апрель, а с ним и праздничная пора, так любимая школьниками и именуемая пасхальными каникулами. Не только школьники, но и взрослые мужчины пользуются в эти дни досугом — в частности, те из них, которые только недавно вкусили самостоятельной жизни и ждут со дня на день появления усов, иначе говоря, студенты — лица, более всех других жаждущие применять к себе и друг к другу это гордое звание: мужчина.

Среди прочих и милорд Синкбарз, из колледжа Крайст-Черч в Оксфорде, получив некоторую сумму денег на оплату квартального счета и написав родителю, что он-де занят усиленной подготовкой к экзаменам и поэтому вынужден отказаться от долгожданного удовольствия провести вакации в замке Синкбарз, — а назавтра после отправления письма поехав в город в коляске цугом в обществе юного Тома Тафтханта, студента того же университета, и, вкусив от всех столичных услад — театров, уличных дебошей, погребков, полицейских участков и других мест, о которых здесь нам лучше не упоминать, — лорд Синкбарз, говорю я, за десять дней наскучив Лондоном, покинул столицу довольно неожиданно; и, уезжая, он не стал оплачивать в отеле Лонга счет, а оставил этот документ в руках у владельца в знак своего высокого доверия к гостеприимному хозяину.

Том Тафтхант, понятно, уехал вместе с милордом Синкбарзом (несмотря на аристократические воззрения в политике, Том благоговел перед лордами не меньше, чем любой английский демократ). И как вы думаете, куда направилась эта достойная чета юных джентльменов? Никуда, как в Маргет: ибо Синкбарз воспылал желанием проведать своего давнишнего друга Брэндона и решил, как он сам изящно выразился, «стукнуть в дверь и поднять старика с постели!».

На пароходе, доставившем лорда Синкбарза с приятелем из Лондона, ничего значительного не произошло; пассажиров, кроме них, было совсем немного: два-три еврея, вечные странники, высадившиеся в Грейвзенде; преподобный мистер Уокербарт с шестью злополучными маленькими учениками — добыча, которую его преподобие захватил в Лондоне и увозил с собой в свою школу близ Хэрн-Бея [50]; кое-кто из тех субъектов непонятного общественного положения, что непременно присутствуют на каждом пароходе и пользуются, очевидно, бесплатным проездом и всегда безотказно пьют и едят за капитанским столом; да некая дама со своею челядью, — вот и весь список пассажиров.

Дама — очень толстая дама, — очевидно, только что вернулась из-за границы. На палубе громоздился ее вместительный зеленого цвета дорожный экипаж, и на всех ее чемоданах были налеплены свежие большие ярлыки со словами «Британский отель господина Инса. Булонь». Ибо достойный этот господин взял в обычай захватывать багаж своих постояльцев и обклеивать его билетиками с обозначением его имени и местожительства, — каковым простейшим способом он навечно утверждает себя в их памяти и дает знать о себе всем другим, кто имеет обыкновение разглядывать чемоданы своих попутчиков, чтобы вызнать их имена. Сколь обширна эта категория людей, я могу и не говорить.