В бой роковой...

Стали расходиться. Сергей подошел к Боеву и пригласил его пойти с ним на новую квартиру, на Петроградский проспект. Она представляла собой надстройку дома, вроде второго этажа, прозванную вышкой. Туда вела лестница со двора.

Сергей повел разговор о делах: попросил найти Метелева, передать ему привет от оставленной им троицы. Потом высказал неудовлетворенность тем, что на собрании отклонили предложение о возмездии захватчикам.

— Может, Макар, нам хоть письмом Марушевского напугать, а? Мы с Теснановым так братскую могилу спасли.

— А что, это идея! Не пулей, так письмом на генерала обрушимся. Он мне покоя, изверг, не дает.

Они принялись сочинять письмо, испачкав не один лист бумаги. Сергей переписал его печатными буквами.

— Ну, Макар, слушай начисто: «Так называемому командующему русскими войсками Марушевскому. Помни, генерал, все твои преступления учитываются. Час возмездия близок, за все ты получишь, гад, сполна, и особо за расстрел Ларионова и честных солдат Александро-Невских казарм. Голова твоя слетит, и ее будут, как мяч, гонять по Троицкому проспекту».

— Ажур! — засмеялся Макар.

Договорились бросить письмо в ящик невдалеке от штаба войск и начали представлять, как будет выглядеть генерал, прочитав его.

Через несколько дней Склепин поразил Закемовского сообщением: оказывается, Марушевский стал менять места ночлега. Шофер говорит, что боится бандитов.

— Ишь какой чувствительный генерал-то, — сострил Иван Михайлович, посвященный Закемовским в тайну письма. — Близко к сердцу принял ваше любезное послание.

— Приятную весть принес ты, Ваня. Спасибо. Порадую ею и Макара. А как у тебя с документами? Поторопись достать, скоро ведь отправка.

— Кое-что наклевывается, Сергей.

Вечером еще одна радость: Теснанов добыл гектограф. Можно будет листовки печатать.

Почти весь день Петров и Сапрыгин сочиняли текст листовки.

Александра Алексеевна с трудом дозвалась их обедать. Несколько раз открывал дверь в комнату Лева, но отец просил закрыть: «Мы очень заняты, сынок!»

Трудность заключалась в том, что листовка должна быть краткой. Формат ее — не больше почтовой открытки. На этой маленькой площади надо обосновать необходимость борьбы с интервентами, призвать смело идти за большевиками, чтобы вместе с Красной Армией завоевать победу, защитить революцию от чужеземного и русского капитала... Словом, надо, чтобы читатель почувствовал, что тот комитет, который призвал через «Архангельскую правду» к борьбе, жив и действует.

К вечеру Сапрыгин отправился в профсоюз транспортных рабочих. Там, у Теснанова, его ожидали военморы с гидросудна «Таймыр» Петр Гурьев и Андрей Колгушкин, умевшие обращаться с гектографом. Когда Сапрыгин вошел, Карл Иоганнович протянул им ключи:

— Запирайтесь в соседней комнате и работайте. Я охранять буду.

Гурьев взял валик и покатал его сначала в краске, потом по полотну, на которое уже переведен текст, предварительно напечатанный Колгушкиным. Печатали медленно. Сапрыгин все поглядывал на часы. До комендантского часа надо напечатать и раздать листовки нужным людям.

И вот 500 экземпляров готовы. Пожав друг другу руки, печатники рассовали «открытки» по карманам и убрали помещение. Заранее было решено: основную массу листовок вручить выделенным товарищам, чтобы те с утра распространили их в разных частях города. Исакогорку — поселок и железнодорожную станцию — взял на себя живущий там Юрченков.

— Часть брошу на дорожке, по которой ходят люди в город, — сказал он, — часть отдам Федоровичу.

Не заходя домой, Сапрыгин положил листовки в поленницу, в потайное место, созданное Володей и Левой Петровыми, оставив себе лишь один экземпляр. Александр Карпович, с волнением ждавший возвращения друга, впился в листок. Прочитав, сказал:

— Молодцы. Не хуже тех, что мы при царе печатали.

— А где Катя? — спросил Николай Евменьевич. — Надо, чтобы она сегодня же вручила листовки девушкам.

— Они уже здесь, заждались тебя.

Из девичьей комнаты, услышав голос Сапрыгина, вышли Катя, Аня Матисон и Эмилия Звейниэк.

— По пятьдесят штук вам.

— И Володе надо немного дать для гимназии, — вставил Александр Карпович.

— Беда у нас с полком, — вздохнул Сапрыгин, — не придумаем, как туда доставить.

— А это сделаю я, — просто сказала Эмилия.

Ее большие темные глаза как бы говорили: «И не сомневайтесь, пожалуйста». Работая в американском Красном кресте, Эмилия приносила важные сведения об американцах. Но как пройдет она в казармы русского полка?

— У нее ухажер там, дядя Коля, — пояснила смеясь Аня, — солдат Глазков.

Сапрыгин и Петров переглянулись. Хмыкнув, Николай Евменьевич проговорил:

— Но ведь, Миля, у тебя есть муж... А листовки, к тому же, не любовное послание.

— Не верьте ей, — смущенно проговорила Эмилия, — шутит Аня... Сергей Глазков хочет бороться, как и мы... И у него жена. А ухажерство мы с ним придумали для отвода глаз...

Девушки заспешили, времени до комендантского часа оставалось немного.