В боях за Молдавию. Книга 1

Эта ночь напоминала Шпынову недавний налет вражеской авиации на аэродром. Только тогда он прятался от врагов, а теперь от друзей. Теперь он все вспомнил: несмелый бунт Володи Погодина, пытавшегося предостеречь, и полные горечи и гнева слова Амелина. Сегодня он не может, не смеет людям смотреть в глаза.

Он долго прислушивался — не раздадутся ли шаги? Нет. Никто за ним не шел.

Как все это унизительно…

Его охватило чувство отвращения к самому себе.

Шпынов забрел к землянке оружейников эскадрильи, примостился на земляную насыпь. Так и сидел в каком-то странном забытьи.

Очнулся он от шороха. В лунном свете мелькнула тень. Руки коснулось что-то холодное и влажное.

— Блудный, — Шпынов погладил пса по короткой шерсти. — Вот ты нашел… И откуда ты только все знаешь… Тошно мне… — овчарка приветливо завиляла хвостом.

— Ложись, — приказал Шпынов.

Блудный потоптался рядом, повздыхал, нехотя лег. Потом опять вскочил, принялся потягиваться.

— Домой зовешь? Ну что ж, наверно, так и надо, — сказал Шпынов и поднялся. — Пойдем, друг.

Подойдя к общежитию, Шпынов прислушался. Было тихо. Сначала Шпынов обрадовался. А потом сердце его сжалось. Его не ждут. Как это холодно, когда тебя никто не ждет! Он не сразу заметил, а заметив, не обратил внимания на красную звездочку папиросы, мерцавшую в палисаднике.

Блудный бросился к темному силуэту. Теплый огонек вспыхнул ярче, осветив знакомый крупный профиль лица, и, описав параболу, ушел вниз.

Шпынов узнал заместителя командира полка по политчасти полковника Косарева. Ему стало на миг по-детски страшно, но тут же решил: пусть уж все сразу.

— Саша… — тихо позвал Косарев.

Огонек снова взметнулся кверху и, то затухая, то разгораясь, светил теперь, как маленький маяк. Шпынов пошел на его свет. Он молча сел на скамейку, не слишком близко к Косареву. Опершись локтями на колени, медленным движением, словно пробуждаясь от сна, провел ладонями по лицу, по волосам, холодным, чуть влажным от ночной сырости.

Он был благодарен Косареву за то, что тот не задает никаких вопросов. И сам рассказал ему все, чем он жил, все, о чем передумал нынешней ночью. Память жестоко и неподкупно подсказывала мельчайшие подробности. Рассказал все — от первого боевого вылета, породившего боязнь, до последнего воздушного боя, в котором он потерял своего ведущего Федю Семенова.

Он говорил отрывисто и нервно. Но был уверен — поймут обязательно.

— Ав том, Иван Иванович, что Семенов не вернулся с задания, — я не виноват, — сказал в конце Шпынов.

Потом он умолк.

— Кури, — тихо предложил Косарев, протягивая пачку папирос.

— Саша, — сказал он. — Может, недельку воздержишься от полетов. Отдохнешь?

— Нет, Иван Иванович, — сказал Шпынов. — Не хочу скидок. — Или летать сегодня же или не летать больше никогда.

Шпынов задумался: где и когда он ступил на ту опасную ступеньку, с которой начал шагать не вверх, а вниз и совершать поступки, граничащие с преступлением.

Он сидел на скамейке, что-то разглядывая в сумраке ночи. Рука его повисла. Потухшая папироса зажата между пальцами. Шпынов забыл о ней. Ему было еще тяжело. Но теперь, после встречи с Косаревым, он почувствовал, что силы возвращаются к нему, что теперь он вновь вернулся в полк, к людям, без которых жизнь становилась невозможной.

Голубоватый туман рассвета вставал над землей. Выпала холодная роса, предвещая ясный день.

Иван Иванович взглянул на Шпынова и поразился, как изменилось его лицо. В усталых глазах отражалась твердая решимость.

— Пойдем, Саша, — позвал Косарев. — Нужно отдыхать.

— А вы верите мне?

— Верю.

— Правда?

— Верю крепко.

Шпынов встрепенулся, ожил.

Чуть брезжил рассвет, когда шестерка истребителей поднялась в воздух. Их вел Алексей Амелин. Рядом с истребителем Амелина шли самолеты Погодина, Полякова, Гукалина. Ведомым у Жигуленкова летел Шпынов.

Самолёты строгим боевым порядком летели к линии фронта. В районе прикрытия вражеские зенитки охватили черными бутонами разрывов небольшую группу машин. Вдруг зенитный огонь прекратился и через расплывчатые шапки разрывов снарядов летчики увидели самолеты. Шестерка пошла на сближение. Вот уже заметны черные кресты на крыльях.

— Саша, прикрой! — слышится в наушниках шлемофона короткая команда Бориса Жигуленкова.

Жигуленков чуть поднимает красный нос своего «Лавочкина». Перекрестие прицела на моторе «мессершмитта».

Коротко звучат команды ведущего группы Амелина:

— Атака! Огонь!

Бой нарастает.

Оказавшись в выгодном положении, фашистские истребители наседают на наши самолеты. Одна из огненных трасс зацепила самолет Жигуленкова. На консоли крыла образовались дыры, будто кто-то проткнул их изнутри. Огненные трассы и вспышки заполняли все небо. На подраненную машину Жигуленкова сваливается сверху «мессершмитт». Борис деДает боевой разворот. Осмотревшись, он замечает своего ведомого Шпынова. Тот, покачивая крыльями, вырываясь вперед и вновь возвращаясь, показывает ведущему: не волнуйся, дескать, я здесь.

— Спасибо, друг! — отвечает Жигуленков.

Так, крыло в крыло и дрались они до конца боя.