Перед рассветом с Северского Донца наполз туман — низкий, стелющийся по земле. Под его прикрытием подошли вплотную к нейтральной полосе. Часто и нервно рассыпались слепые пулеметные очереди. Юсин выдвинулся чуть вперед, высматривая, не остался ли какой-нибудь «забитый» немец. Туман осел, стал плотнее, ниже. Юсин выпрямился, чтобы осмотреться, и голова его оказалась над уровнем дымящейся, качающейся белой мглы. И в этой белой мгле прямо перед собой он различил знакомые очертания немецкой каски. Очередь из автомата, и фашист плавно осел в туман.
Свою группу Юсин настиг на околице села. Разведчики остановились возле колодца, окруженного толпой женщин и стариков. Они поддерживали ослабевшую полураздетую окровавленную женщину. Было очень тихо. У сруба колодца лежал мальчик. С бескровным лицом, застывшими посиневшими губами. Лежал он вверх лицом, широко разбросав руки, точно в последний миг своей короткой жизни хотел обнять весь мир.
И Юсин сразу стал старше своих лет, руки крепче сжимали автомат.
Вместе с 37-й армией, в составе 181-го гвардейского стрелкового полка, 61-й гвардейской дивизии командиром отделения разведки пришел Андрей Петрович Юсин сюда, в Молдавию, в сорок четвертом году.
Закрепились, вгрызлись в землю в районе села Копанка, рядом с проходившим заливом Днестра.
— Гитлеровцы построили там, вокруг нашего плацдарма, глубоко эшелонированные оборонительные позиции. Кромешная тьма. И шквал огня с обеих сторон. Крики, ползущие люди, ругань, глухие удары. Вдруг я почувствовал тяжелый удар в спину. Автомат выпал из рук. Повернулся набок, но в темноте уже не увидел оружия. По контурам каски понял, что меня атаковал из-за спины фашист. Единственным оружием остался теперь у меня штык разведчика. Я схватил за ствол автомат немца, рванул в сторону и ударом штыка свалил его с ног. Когда стало тише, старшина Мальков собрал группу разведчиков и повел вперед. Только ракеты освещали черневшие перед нами боевые машины и вражеских солдат, которые двигались в стороне по дороге. Через наши головы пронеслись снаряды, просвистели автоматные очереди. Рядом со мной старшина Мальков приподнялся на мгновенье, осколок сразил его. Пришлось возглавить группу. Разведка продолжалась, когда я почувствовал, что какая-то сила оторвала меня от земли и высоко подняла вверх. Последнее, что я помнил, — желтая вспышка…
Он пришел в себя оттого, что по нему пробегали бойцы, устремившиеся в атаку. Он лежал вместе с убитыми немцами — неподвижный… Теперь даже боль воспринималась, будто нечто постороннее: она пробивалась в сознание словно сквозь вату… Санитар дал ему попить из своей вечно неиссякающей фляжки.
Очнулся Юсин на операционном столе. Очнулся от собственного крика. Принесли его потом в палату. А «палата» — одно название: не то сарай, не то амбар. Лежат на соломе раненые, и двигают их по кругу от одной двери до другой. Кому жить осталось немного, клали у тех — «на вынос» — дверей. А раненые прибывали и прибывали. И их двигали по кругу. Так добрался до «той» двери и Юсин. Он пролежал сутки, вторые. На третьи сутки врач отдал приказ санитарам, и понесли Юсина от «той» двери в обратном направлении. Так отступила смерть и на этот раз. Когда выяснилось, что помирать он не собирается, его отправили в госпиталь. Жажда жизни прибавила ему сил.
Да, война не выбирала время для сражений. И все же, несмотря на потери, наши разведчики смогли выполнить задание в этой ревущей, клокочущей тьме, доставить «языка».
А утром двадцатого августа сорок четвертого войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, прорвав оборону врага, двинулись вперед, освобождая молдавскую землю от фашистских захватчиков.
За этот бой все разведчики, участвовавшие в операции, были награждены орденами. Старшина Мальков — орденом Красного Знамени, посмертно. Андрей Петрович Юсин получил орден Славы III степени.
В госпитале началось выздоровление. Конечно, шло оно не настолько гладко, как хотелось бы. И Юсин затосковал. И сбежал с госпиталя. Сбежал на фронт. Уже бои шли далеко в Румынии. Вместе с родным полком прошел дорогами Болгарии. В Югославии гвардии сержанта Юсина настиг приказ: выехать на учебу.
Тяжело было ему расставаться с любимым полком. Какая там, думалось, учеба, когда до Белграда рукой подать и когда уже вырисовывается «берлинское направление».
— Кицканский плацдарм не забывается, — Андрей Петрович протянул мне шкатулку. Открыл — ржавые осколки.
— Оттуда?
— Как-то, в очередной раз будучи в Кицканах, собрал… Осколки в земле. Даже в колокольне, которая служила в войну наблюдательным пунктом. Они не ноют так, как в теле, но о многом напоминают. И поэтому, наверное, кто бывает в тех местах, обязательно приезжает к обелиску близ Кицкан. Потому что война не только памятна для ветеранов. Она в крови тех, кто ее пережил ребенком, кто родился после Победы.
Я тоже стоял у памятника, высоко взметнувшегося над землей. А рядом могилы, могилы… Русские, украинские, белорусские, молдавские имена и фамилии… И с пожухлой травы падают на землю чистые, как слезы, капли…
Невыплаканные слезы войны.