В борьбе с большевизмом

Одновременно продолжалась и внутренняя организационная работа. Так был учрежден суд для рассмотрения особо важных проступков чинов отряда и контрразведывательное отделение. Для подготовки необходимого аппарата гражданского управления при штабе отряда был образован административно-гражданской отдел под руководством К.Р. фон Гершельмана.

Этот отдел впоследствии был преобразован в так называемое Гражданское управление армии, и тогда начальником его был назначен член Государственного совета сенатор Римский-Корсаков, с которым я подробно списался по этому вопросу. Необходимость организации этого отдела пояснять не приходится: она вытекает из самого порядка военно-политических задач армии.

Были выработаны окончательно условия службы в отряде, на основании которых и производилось зачисление на службу; был издан ряд руководящих приказов по отряду, определявших как внутренний распорядок жизни, так и поведение чинов отряда в общественных местах.

Появление русских отрядов в Прибалтике естественно обратило внимание большевиков, и в Митаву был прислан ими ряд агентов: началось натравливание латышей на русские и германские части, особенно на последние; пытались создать ссоры между русскими и германскими солдатами и т. п.

Вокруг Митавы раскинуты в различных направлениях леса, прорезанные луговыми речками, втекающими в Аа. Местность можно было бы назвать живописной; таким образом, в свободные минуты офицеры и солдаты совершали загородные прогулки. Большевистские агенты, пользуясь этим, выработали метод уловления «неосторожных» с тем, чтобы рядом покушений терроризировать отряд. Случай с поручиком инженерной роты Ковалевым подтвердил это.

Дама, с которой он познакомился, почему-то уговаривала его прогуляться по дубовой аллее на окраину города; поручик согласился и они вышли… Неожиданно из рва, поросшего густой крапивой, на него бросилось с револьверами несколько человек, дама же предусмотрительно упала на дорогу. Началась стрельба с обеих сторон. Пользуясь наступающими сумерками, поручик начал отстреливаться из револьвера от нападавших, скрываясь за дубами. Высланный на место нападения патруль никого не нашел, но в пыли различил пятна крови – по-видимому поручик ранил кого-нибудь из бандитов. Дама же (несомненно, сообщница большевиков) бежала из города.

Контрразведывательное отделение с первых же дней приступило к розыску подобных лиц, в результате чего несколько большевистских агентов были арестованы, судимы и приговорены к смертной казни.

Мне припоминается здесь случай с неким корнетом Стельмаховичем.

Еще в Берлине военный отдел формирования получил из разных мест Германии и Польши письма, в которых указывалось на мнимого корнета Стельмаховича, высланного большевиками ко мне для организации большевистской пропаганды и покушения на меня. Как-то подымаясь по лестнице в отдел, я увидел на верхней площадке корнета. Он приветствовали меня. Я спросил фамилию. Корнет отчеканил – Стельмахович.

– Вы хотите в отряд? – спросил я, внимательно наблюдая его лицо.

– Так точно, хочу драться с большевиками.

Я выдержал паузу.

– Хорошо, рад буду. Записывайтесь. Не забудьте, однако, корнет, аккуратно исполнять ваши обязанности.

Он перебил меня:

– Так точно, драться буду по мере сил.

– И драться – добавил я, – а если есть вообще какие-нибудь обязанности другого порядка – исполните и их. Ну, будьте здоровы корнет.

Я заметил, как глаза его неприятно запрыгали: он, видимо, пытался овладеть нервами. Мы расстались. Уже в Митаве через три-четыре дня я, зайдя в батальон полковника Анисимова, исполнительного и серьезного офицера, неожиданно узнал, что корнет Стельмахович арестован за нарушение служебных обязанностей. Оказалось, что по ночам он уходил в какие-то дебри города и вел разговоры с подозрительными типами. Следствие обнаружило его планы, в квартире же «корнета» нашли уличающие его документы. Суд приговорил его к расстрелу, что и было приведено в исполнение.

В это же время контрразведка обнаружила среди чинов отряда татарина, который хвастался своими большевистскими похождениями. На суде он дал некоторые разъяснения. Оказалось, татарин собственноручно убил 40 офицеров. Один из них, умирая, передал убийце золотые часы и просил за это завязать ему глаза. Татарин не сделал этого. Жутко было то, что подсудимый рассказывал все это неторопливо, хладнокровно и подробно, точно все это не подлежало осуждению и было в порядке вещей.

Суд представил мне для утверждения приговор – я отказался это сделать и решил лично убедиться, нормален ли этот преступник. Вызванный мной доктор высказался, что татарин психически вполне здоров. На ряд заданных мной убийце вопросов о его жертвах он, не утаивая ничего, отвечал. Я потребовал постановление суда и тут же, в зале, подписал его.