Материалы о восстании свидетельствуют, что его политическая программа являлась программой большевистской [47] «Централки», программой III съезда РСДРП. Частично она отражена в обращениях и прокламациях потемкинцев. Эти документы были рассчитаны на самые широкие слои народа, вероятно, поэтому в них отразилась лишь программа-минимум РСДРП: свержение самодержавия и созыв учредительного собрания, а также борьба против войны, за мир. Поскольку обращения и воззвания, как и все решения судовой комиссии, должны были утверждаться общим собранием команды, можно считать их выражением воли всего экипажа, в том числе и малосознательных матросов. Это свидетельствует об успехах социал-демократов в политическом воспитании членов команды «Потемкина».
Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану «Централки» по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потемкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству{117}.
К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек){118}. Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л. И. Летучев, вспоминал: «Восстание на броненосце «Потемкин» застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был «за», потому что не понимал и не разбирался в нем. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении»{119}.
В. И. Ленин указывал, что революция втягивает в историческое творчество гигантские массы, «…но, разумеется, о продуманном политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их многочисленных «самобытных», народных и даже мужицких вожаков не может быть и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний, стать социал-демократами не только в силу темноты… [48] а потому, что их классовое положение не есть пролетарское…»{120}.
Как показали дальнейшие события, в ходе восстания шел процесс роста классового самосознания новобранцев. Активную революционную агитацию среди них наряду с социал-демократами вели сочувствующие РСДРП, в том числе комендор С. Бредковский, матрос И. И. Карпенко, фельдфебель П. Я. Курилов, маляр И. М. Сучкин, матрос В. Ф. Таран {121}.
Группа противников восстания была относительно немногочисленна и состояла из 10 кондуктуров и 60-70 матросов, в основном новобранцев. Оформленной организации эта группа создать не успела, но наиболее активные ее члены, сознательные враги восстания - кондуктуры и часть матросов, - устраивали тайные сходки. Возглавлял контрреволюционеров прапорщик Д. П. Алексеев, назначенный потемкинцами командиром корабля. Группа вела активную агитацию, занималась провокациями и вредительством {122}.
Итак, из 746 человек команды в восстании активно участвовали около 280-300, неустойчивую позицию занимали около 400 человек и около 70 человек являлись противниками восстания. Революционные матросы знали многих контрреволюционеров и могли бы применить к ним решительные меры, не ограничиваясь агитацией на митингах. Однако они не сделали этого. Правда, они постановили избавиться от главных врагов - кондуктуров, но это решение, принятое уже в конце восстания, не было исполнено. Тем самым оказались не осуществлены рекомендации «Централки» по ликвидации контрреволюционных элементов.
Для руководства восстанием и управления броненосцем потемкинцы, по предложению А. Н. Матюшенко, выбрали из своей среды комиссию из наиболее авторитетных, технически грамотных и преданных общему делу товарищей. Кандидатуры для утверждения по списку, составленному социал-демократами, Предлагал команде В. П. Кулик. Точный состав комиссии неизвестен. А. П. Березовский определял число ее членов в 22-25 человек, К. И. Фельдман - в 32, С. Ф. Найда и некоторые другие - в 15, а П. П. Гришин считал, что состав комиссии доходил до 36 человек {123}. Столь значительное расхождение вызывается тем, что на заседаниях комиссии обычно присутствовали не только ее постоянные члены, но и многие другие политически активные [49] матросы, формально не входившие в состав комиссии.