В бурном потоке

Твое письмо, написанное два дня назад, я получила и, судя по следам губной помады на нем, полагаю, что ты действительно чувствуешь себя гораздо лучше. Все же мне было бы приятно узнать, что ты в своей переписке больше соблюдаешь этикет и распускаешься только vis-à-vis[27] меня. Конечно, в мое время молодая особа, общаясь со своей единственной двоюродной бабушкой, к тому же если та заменяла ей мать, всячески стремилась бы соблюдать соответствующие формы этого общения. Ведь эти формы, в сущности, лишь внешнее выражение естественных в данном случае sentiments filiaux[28], в которых отнюдь не последнее место занимает почтительность, но, увы, мы живем в эпоху распущенности, о чем мне чаще, чем хотелось бы, напоминают разные случаи в кругу моей собственной семьи. Я все же надеюсь, что ты проявишь должное внимание и известишь меня своевременно о дне твоего выхода из санатория. Под своевременным я разумею, по крайней мере, за три дня, — этот срок мне совершено необходим, чтобы собраться в дорогу. И, пожалуйста, не старайся убедить меня, что ты отлично можешь совершить путешествие сюда одна. Мое решение приехать за тобой непоколебимо. У тебя только что было воспаление легких, с этим шутить нельзя, и я не хочу вторично переживать такой шок, как месяц назад, когда мне сообщили о твоей болезни.

Я предполагаю быть в Вене вечером, накануне твоего выхода из санатория. Сначала я хотела взять с собою маленькую Агату Врбата-Тотцауер из Стршибро, она, после смерти твоего дедушки, живет у меня, но Шёнберг так долго ко мне приставала, что я наконец дала обещание, что возьму ее, да и она в этом случае самый лучший помощник, хотя бы потому, что ты знаешь ее с детских лет и она выходила тебя при дифтерите и при скарлатине. А вот когда мы поедем в Мариенбад, чтобы ты окрепла, с нами поедет Агата, она составит тебе компанию, а вечером будет кому почитать мне вслух. Агата не намного моложе тебя, ей в том году исполнится двадцать четыре, но до сих пор она еще похожа на подростка. Пока я в общем и целом ею довольна. Она предупредительна, и у нее очень хорошие манеры. Есть только в ее душе что-то непроницаемое, и потом, эта слабость ко всяким цыганским побрякушкам — к звякающим браслетам и тому подобному подчас внушает мне опасения. Иногда она, видимо, не понимает, что в определенные моменты ее интерес и присутствие совсем нежелательны. Эта ее толстокожесть порой мешает соблюдать ту меру такта, который стараешься выказывать в отношении родственников, даже когда они у тебя quasi[29] в услужении. Но то, что меня раздражает в Агате, должно бы у тебя, насколько я тебя знаю, наоборот, вызвать симпатию, поэтому считаю, что вы неплохо поладите.

В Мариенбаде мы поселимся на «Альме», прежде всего ради высокого местоположения, а также потому, что у них собственное хозяйство, и, несмотря на условия военного времени, там можно снабжаться вполне прилично. Твоя тетя Елена была там прошлой осенью. Ей хотелось похудеть, но она вернулась еще потолстевшей. Для меня загадка, откуда она, при ее анекдотической неопытности в практических вещах, добывает сладости, которыми вечно набивает себе желудок. Любовь к лакомствам была раньше слабостью Оттилии, а теперь обе золовки, кажется, в этом соперничают друг с другом. Впрочем, Оттилия чувствует себя не очень хорошо и жалуется на отсутствие аппетита. Она говорит, что ее терзает тревога за Франца Фердинанда, но мальчик еще только-только призван, и прежде чем он пройдет обучение в офицерской школе и т. д., война может десять раз кончиться. Подозреваю, что у них снова предстоит «радостное событие».