В час безумия

   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Много дней и ночей усталый паровоз тащил на юг страны битком набитые усталыми и от этого озлобленными людьми, провонявшие махорочным дымом и едким портяночным духом, вагоны. На  каждой станции в, и без того переполненные гоны врывались все новые и новые  пассажиры и, разъяренно размахивая револьверами, винтовками, вонючими, неизвестно  чем набитыми мешками , а  то и просто кулаками и сопровождая все это грязной, ни в одной более стране не  слыханной руганью, ломились вперед сгоняя со своих мест тех, кого, про их мнению,  революция  лишила права ездить с комфортом по бесконечным дорогам России. Лишившись  своих мест в самом начале своего путешествия Кадамовы оказались счастливее  тех , кого новоявленные хозяева согнали со своих мест уже позже. Устроившись прямо в проходе и теснимые вновь прибывающими пассажирами, они двигались вдоль  стенки  вагона , пока  не  достигли угла. Здесь же, в виду того, что двигаться уже было не куда, они заняли жесткую , круговую оборону поместив в центре охраняемого ими треугольника Оленьку, корзинку с провизией и оружием на дне и свои саквояжи с личными вещами. Конечно, занятые ими места были далеко не идеальными и резко отличались от тех, в которых ездили они путешествовать к морю в незабвенное, дореволюционное время. Из не закрывающихся , вероятно сорванных с петель дверей загаженного  нечистотами  туалета ,  по вагону  расползался тошнотворный   запах, К тому же, солдаты  беспрестанно курили  и  сизая пелена  едкого, махорочного дыма висела над пассажирами  вызывая головную боль, и если бы не струя свежего воздуха, врывающаяся в окно с торчащими из пазов осколками разбитого  кем то стекла, Кадамовым, а особенно Оленьке, пришлось бы много хуже, и путешествие их, так удачно начатое пришлось бы, скорее всего, прервать. Но стекло было выбито и поезд, повинуясь указывающему персту судьбы, кряхтя и охая, катился  вперед , неумолимо приближая их к месту, откуда предстояло им шагнуть в небытие. На исходе шестой ночи тревожно заревел паровоз. Остановки были и раньше. Поезд часто останавливался и раньше и подолгу стоял, попыхивая паром, поджидая разбежавшихся по придорожным зарослям, пассажиров, спешащих справить свои естественные потребности. Но сей час, в его одиноком крике ощущалась безысходная тоска, словно паровоз, став вдруг живым существом, предупреждал едущих в его утробе людей о грозившей им опасности. Очнувшись от тяжелого, сморившего их сна, пассажиры потянулись к окнам. Выглянул в окно и Юрасик. По тянувшейся вдоль насыпи дороге, мчались вдогонку поезду несколько всадников. В неясном свете утренней зари они показались Юрасику огромными. Словно воскресли вдруг мифические кентавры из древнегреческого эпоса и понеслись, вдогонку выкрикивая что - то не понятное на своем чудном языке. До слуха Юрасика донеслись еще глухие хлопки выстрелов и в следующую минуту, какая-то неведомая сила оторвала его от окна и швырнула на чьи то согнутые спины, чемоданы, мешки. Кто- то тяжелый и грузный навалился на него обдавая жарким, душным дыханием., и слепо шарил в темноте руками силясь, вероятно зацепиться за что- ни будь. Но задыхающемуся в духоте Юрасику казалось, что эти, пахнущие чем, то кислым руки, тянутся к его горлу, выгнув в страшном напряжении спину, он, согнутой в колене ногой нанес сильный удар меж раскоряченных ног навалившегося на него человека. Дико взвыв от пронзившей все его тело боли, незнакомец завалился на бок и жалобно воя  пополз, куда то в душную темноту вагона. Юрасик же, перепрыгивая через ползающих по полу, одуревших пассажиров, безжалостно давя ногами валяющиеся на полу вещи, бросился туда, где по его предположению должна была находиться Оленька. С пронзительным визгом распахнулась дверь вагона и чей - то мощный бас, перекрыв вопли и стоны и проклятия сбитых со своих мест резким торможением, пассажиров, с нескрываемой радостью известил: - Эй, граждане! Господа, которые! С вагону долой! Грабить вас будем!-  Ожидая увидеть перед собой жестоких, заросших дикой шерстью, вооруженных окровавленными дубинами, топорами и косами разбойников, Юрасик и Оленька были не мало удивлены, увидев перед собой самых обычных мужиков-лапотников. И не было в их руках ни дубин, ни окровавленных топоров с косами. Не было и алчущих крови не винных жертв  глаз. С десяток ветхих дробовиков составляли весь арсенал грабителей. - Мужички местные озоруют - сообщил кто-то  в пол голоса , из-за спин пассажиров. - В лавках то сейчас пусто. Власти  ни какой. Вот и озоруют - А мужики, столпившись поодаль невозмутимо посасывали самокрутки и оценивающе, по хозяйски приглядывались к крепким чемоданам, мешкам, саквояжам. К ним  присоединились и солдаты и те, кто, судя по виду, не мог принадлежать к господскому сословию, а был для мужиков свой брат.. Стояли , курили  щурясь от дыма, переговаривались о чем - то, не обращая внимания на тех, кто еще пол часа назад мог претендовать на звание хозяина сваленным в кучу вещам, Но грабить еще не начинали. Ждали кого-то, нетерпеливо поглядывая в сторону березовой рощицы. Томительно текли минуты. И вот, наконец, появился тот, кого ждали мужички разбойнички. Был это довольно щуплый, одетый в белую, холщевую спускающуюся почти до колен рубаху и в такие же белые, холщевые штаны старичок. Он удивительно походил на волхва, вышедшего из леса к князю Олегу и предсказавшего гибель скорую легендарному воителю. Длинная, белоснежная борода и отполированный за долгие годы службы посох, только дополняли это сходство с легендарным кудесником. А старичок, ни чуть не смущаясь скрестившихся на нем взглядов жертв и грабителей, остановился меж ними, и, окинув и тех и других голубыми с легкой хитринкой глазками вдруг неожиданно улыбнулся. - Ну чего загрустили, мужички? спросил он жиденьким тенорком. - Али незадача, какая приключилась?-