В час, когда взойдет луна

…Мир сужался. Дело было даже не в преследователях. Просто из всех вещей на свете вкус остался только у двух: у крови жертвы и тела Милены. Милена была единственным светлым пятном — как луна в непроглядно-чёрном небе.

Солнца он не видел уже давно.

— Она меня почти убила тогда, а я её — совсем. — Игорь закрыл глаза. — Испугался. Умирать не захотел. — Он скривился. — Я же трюкач-профи. Риск — мой любимый наркотик. Только это верняк был. Стена — и никаких шансов. И я её убил. Но это же сплошь и рядом бывает. За меньшее, вообще ни за что. Ты мне говоришь, ад настоящий, так он хоть настоящий… А это все что? Что, мои родители друг друга не поубивали? Ещё верней, чем мы с Миленой, даром, что оба живы…

Раньше ему от этой мысли, он помнил, хотелось выть, хотелось… рвануть куда-то и пробить эту хрустальную сферу головой — как на той старой картинке. Только не для того, чтобы посмотреть наружу, а чтобы сфера осыпалась с хрустом, разлетелась на мелкие безобидные кусочки — и что-то начало, наконец, происходить… Он помнил, он постарался это удержать.

— Верно, — согласился монах. — Мало кто сейчас умеет. Как и было предсказано давным-давно: по причине беззакония во многих охладеет любовь. Вот только ты — именно ты — от этого неумения стал серийным убийцей. Сколько у вашей парочки на счету?

Игорь не мог точно ответить на этот вопрос — особенно с учетом резни в Екатеринославе. Они с Миленой мотались по всей Восточной Европе. Жертв выбирали среди самых подонков, отпетых «козлов». Входили в ночной бар при низкопробной гостинице, интересовались, у кого тут можно разжиться «хрусталиком» или «пудрой». Дожидались конца его рабочей смены, для вида прикупив порцию дряни — а потом пасли его до ближайшей подворотни. Или же Игорь выдавал себя за сутенера, продающего девочку, и искал коллегу. Крови хватало на месяц, того, что находилось в карманах — на гораздо меньший срок. Сбережения Милены вышли через год, и Игорь освоил ещё одну ночную специальность — навыки трюкача вкупе с вампирскими кондициями сделали его хорошим вором. Вскоре присоединилась и Милена. Они никогда не трогали «гражданских», но два раза им пришлось отбиваться от охраны. После второго их стали искать плотно. Пришлось бежать на восток. Украина, в перспективе Россия, а потом — если выживут — Сибирь… Там, по слухам, такие как они могли даже легализоваться — если бы какой-то из местных кланов согласился использовать их как наёмников. На Сибирь они, впрочем, всерьёз не рассчитывали.

И в этом мире мне нечего больше терять,
Кроме мёртвого чувства предельной вины.
Мне осталось одно только: петь и плясать
В восходящих потоках сияния чёрной луны…

— Я, — сказал Игорь, морщась, — был убийцей ровно один раз. Ваши мне помешали, но если бы не они, я бы не остановился. Дозрел. Я потому лежу и не рыпаюсь. И лук твой долготерплю как от любви великой. А тех, кого мы ели, извини, я считать не могу. Если б я раньше с ними ближе познакомился, я бы их раньше убивать начал. Без всякой жажды. Но ведь и я не так уж плох. Не хуже других. И сильно это вам помешает? Коль до когтей у них дойдет? И правильно, что не помешает.

— Ты их убивал не потому что ты немного лучше. А потому что тебя мучила Жажда. А она тебя мучила — потому что ты согласился на инициацию, зная, что будет потом. И если бы тебя припекло в местности, где поблизости ни одного подонка, ты бы прекрасно управился и с хорошим человеком. Потом бы, конечно, тоже придумал что-нибудь, чтобы оправдать себя.

— Дурак ты всё-таки, и лук тебе от этого не поможет. Мне Ван Хельсинга с мальчишкой жалко, а то бы… У них на глазах чудо произошло. Так что я это чудо просто так выбрасывать не буду. Только… оно с ними произошло. Не со мной. Со мной — это если бы я остановился сам. Как раньше останавливался, когда «козлов» не попадалось. А тут ведь я и сытый был…

— Если бы ты остановился сам, — возразил монах, — получилось бы то же, что и раньше: ты бы погладил себя по головке за выдержку и продолжал в том же духе. Я не прав? Прав. Так что не клевещи на чудо. Оно произошло именно с тобой и для тебя.

Он дохрустел луковицу до её логического конца:

— А чем плохо жить, зная, что остановили?

— Тем, святой отец, что в следующий раз мне тоже потребуется чудо. И в следующий, и в следующий. И спасать придется не меня от него, а меня от меня.

— Ты это МНЕ рассказываешь? — гнев монаха был внезапным и хлестким, как струя холодной воды в лицо. — Ты МНЕ рассказываешь, кого от кого придется спасать? Вынь на минутку голову из задницы и рассмотри меня как следует. На руки мои посмотри. Когда-то Бог ими творил чудо регулярно. Каждый день. А потом я стал таким, как ты — и утратил право совершать это чудо. Я не отец теперь, я брат.

Он опустил голову и уронил руки — тяжелые, твердые…