В час ворон

В полу открывается проход. Три земляные ступеньки ведут в коридор из шлакоблоков, в дальней части которого виднеется проблеск света.

Откуда-то сверху раздается грохот.

— Я в порядке! — кричит Рейлин, сопровождая слова руганью.

Я качаю головой, улыбаясь, а затем спускаюсь в подвал.

В воздухе ощущается земляная прохлада. Что-то касается макушки — я уворачиваюсь. К волосам цепляется свисавшая с потолка паутинка.

Сырой запах земли вызывает слабое чувство дежавю — обещание мамы об океане, который я никогда не видела. Чем дальше по коридору, тем больше становится света, проникающего сквозь щели двери в конце него. Петли скрипят, когда я толкаю эту дверь.

Узкое прямоугольное окно в потолке впускает свет через разбитое стекло. Он пытается разлиться по комнате. В углу прячется скелетообразный стеллаж, между костей которого теснятся банки со смесями и всякие причиндалы. Ящика не видно. Плетеный коврик укрывает пол, который трясется, когда я наступаю на него. К дальней стене прислонен самодельный верстак, заваленный бумагами. Коллекции трав, необходимых для старых аппалачских заклятий и изготовления лекарств, вроде тех, которыми пользуемся мы с бабулей. Между ними, как закладка в учебнике, — брошюрка для беременных подростков. В уголке нацарапано напоминание о приеме в бесплатной женской клинике. Неясно, для проверки здоровья или решения проблемы.

Я пролистываю пару тетрадок на пружинках. В одной математические уравнения, в другой — записи по химии. Тетя Вайолет говорила, что мама была умной, но не поступила в колледж из-за беременности. Может, она могла бы чего-то добиться в жизни, если бы не я.

Низ верстака закрывает истрепанная шторка. Я отдергиваю ее, но за ней только пыль, тряпки и ящик для молочных бутылок, забитый старыми бумагами.

Я вытаскиваю ящик наружу. Хрупкие от старости пластинки покрывает корка из пыли. Я перебираю их и нахожу такие хиты, как Джесси Мей Хэмпхилл и Этта Джеймс. Печальные мелодии, которые отбрасывают в детство. Невероятно, как отчетливо песня может погрузить тебя в прошлое. Я достаю семидюймовый сингл Пэтси Клайн. На поверхность памяти всплывает воспоминание, и лицо озаряет улыбка. Я прижимаю пластинку к груди, позволяя мыслям разбрестись.

Музыка стучится в грудь, подобно сердцебиению.

Медленный, мощный «ту-дум».

Ту-дум.

Ту-дум.

Голос пробивается из старого мурлыкающего проигрывателя, напевая одинокую песню из Миссисипи. Запах духов с розовой водой, старомодных, но неустаревающих, щекочет нос — Адэйр стащила такие у старушки, которая с нами сидела. Кожа становится липкой от мыслей о знойной летней жаре, когда мы с ней слушали украденные пластинки в той пещере. Мысли блуждают, когда я вдыхаю воспоминания.

— Я их помню, — раздается низкий голос от двери.

Я улыбаюсь, вспоминая все те ночи, когда он шептал мне во снах. Я медленно открываю глаза и вижу Грача, прислонившегося к косяку. Он босиком, неторопливо заходит в комнату. Ботинки невозможно сохранить, когда он превращается из человека в ворону. Он объяснил мне это, когда я однажды увидела его босым на карнавале, где не смогла спасти мужчину, подавившегося куриной косточкой. За ним шлейфом тянется терпкий запах земли и сосны. Он не отрывает холодные черные глаза от меня. Я не могу определиться — он решает, стоит ли мне довериться, или просто оценивает меня заново, снова став человеком.

— Как ты нашел меня?

Я оттягиваю низ укороченной серой футболки, вдруг чувствуя себя в ней слишком беззащитной. Я смущенно провожу рукой по волосам, зная, что от поездки сюда они наверняка растрепались. Я чертовски надеюсь, что Рейлин не слышала, как он спустился сюда.

Его лицо озаряется.

— Я всегда могу тебя найти.

Он прав. Мое скорбящее сердце как будто призывает его. Возможно, так и есть.

Он перебирает стопку семидюймовых синглов, и у него вырывается тихий смешок.

— Вы с кузиной… — Он качает головой. — Вы на пару орали тексты из той пещеры. Так громко, что макушки деревьев тряслись.

Я закрываю рот ладонью, борясь со смехом.

— Ты помнишь то место? В лесу? — спрашивает он с широкой улыбкой на лице.

С этажа над нами раздается негромкое шуршание — Рейлин обыскивает комнаты.

Мы оба молча ждем, и, когда ничего не происходит, я шепчу:

— Помню? Конечно. Это было наше тайное убежище. А те деревья, чтобы ты знал, были нашими верными слушателями. — Я делаю вид, что оскорблена, прекрасно зная, что мы вопили, как дикие курицы.

Мне нравится легкость, с какой мы общаемся, будто с нашей последней встречи не прошло столько лет.

— Не было ни одного дерева, на которое мы бы не залезли, и песни, которой бы не спели. Лето было нашим временем. Мы обожали тот лес.

Реальность прилетает будто шар для боулинга к кеглям и ударяет меня прямо в лицо.

— Я ее больше никогда не увижу. — Голос срывается, когда сердце напоминает о ее смерти.

— Эй. — Грач подходит, поднимая подбородок, чтобы мне пришлось смотреть на него снизу вверх. — Она всегда с тобой.

Он протягивает открытую ладонь, предлагая ее мне. Этот жест тянется мгновение, пока я не понимаю, что он делает.

Эта рука перенесла многие души.