В черных шатрах бедуинов

Сейчас промежуточное решение проблемы, вероятно, таково: арабы-кочевники отдают своих детей перешедшим на оседлость родственникам, и в деревне они ходят в школу вместе с детьми оседлых. К сожалению, далеко не все родители осознали необходимость школьного образования. Даже в тех местах, где уже были школы, родители заставляли детей пасти скот, не позволяя учиться. Зная традиционные взгляды бедуинов на женщину, не удивляешься тому, что девочек посылают в школу в последнюю очередь: ведь женщины должны прежде всего вести домашнее хозяйство, ткать ковры и производить на свет многочисленное потомство. Надо ли для этого учиться в школе?

Но время от времени встречаются исключения из этого правила, а перелом в этом отношении — равноправное обучение для всех, — надо думать, наступит лишь в следующем поколении.

Родители кочуют, дети живут оседло

Многочисленные мелкие перемены в повседневной жизни бедуинов приводят к появлению нового качества, которое особенно заметно у молодежи. Живя вместе с бедуинами, я снова и снова убеждался в этом. Водораздел между кочевым и оседлым образом жизни часто проходит внутри одной и той же семьи. Старикам, всю жизнь кочевавшим со стадами, особенно тяжело расставаться с шатрами.

Шейх Омар аль-Бахри стоит во главе группы арабов билли, многие поколения которых пасут стада верблюдов в обширном оазисе Дахла и водят груженные товарами караваны в долину Нила. Основная масса билли живет на Аравийском полуострове, откуда часть их переправилась в Египет и обосновалась в Дахле.

В Эль-Касре, большом поселении, расположенном в северо-западной части Дахлы, я жил у коптского врача, возглавлявшего местную клинику. Там же работает и акушерка Халима, женщина лет 30, дочь шейха билли. Она очень изящно выглядит в голубом форменном платье. Закончив специальную медицинскую школу, Халима «кочует» на свой лад: она разъезжает в «передвижной амбулатории» по деревням и поселкам оазиса и помогает появляться на свет гражданам Новой долины. Халима рассказывала мне об отце, и, хотя она говорила о старике весьма почтительно, я понял, что он довольно упрям и своенравен и не намерен продавать своих верблюдов и перебираться на жительство к детям. Было очень любопытно поближе познакомиться с этим патриархом, и я наконец приехал в Хиндав, феллахское поселение на севере оазиса.

Шатер семидесятилетнего шейха стоял довольно далеко от деревни, а его небольшое стадо верблюдов паслось на стерне пшеничного поля. Старик удобно устроился на покрытом ковром верблюжьем седле. Несмотря на свои седые бакенбарды, он имел весьма бодрый вид. Он усадил меня на лохматую овечью шкуру, а его жена Умм Джумма, морщинистая и полуслепая старушка, приготовила нам крепкий чай. Она вырастила шестерых детей, но, кроме сорокалетней вдовы Худы и ее двух дочерей, никто с родителями не жил.

Пока мы пили горячий чай, я рассказал, что встретил акушерку Халиму, и передал от нее привет. Лицо старика ничего, кроме безразличия, не выражало. Он смотрел на меня глубоко запавшими глазами, словно спрашивая: что, собственно говоря, привело сюда этого человека? Но мне очень хотелось побольше разузнать о его жизни, и поэтому я пытался сломить его недоверие, заговорив с ним о других бедуинских племенах, которые встречал раньше. Затем я завел речь о верблюдах и попросил его показать мне своих. Стоило старику понять, что я разбираюсь в бедуинских терминах, обозначающих верблюдов, и лед тронулся, а, когда мы вернулись затем в шатер, я уже мог прямо подойти к нужной мне теме:

— Разве не достойно сожаления, шейх Омар, что численность настоящих бедуинов, которые выращивают верблюдов и круглый год кочуют, год от года сокращается? — задал я ему осторожный вопрос.

Он как раз налил себе третий стакан чая и испытующе разглядывал его на свет: имеет ли напиток должный красно-кирпичный цвет. Затем, тщательно подумав, шейх ответил: