– У меня способности к языкам. Тогда, дома, я говорила на «пиджин-америкэн», но, оказавшись здесь, быстро выучилась говорить правильно. Еще я говорю по-французски, правда, довольно паршиво; по-китайски, на четырех-пяти диалектах, но совершенно безграмотно; чуть-чуть по-вьетнамски и знаю тайский ровно настолько, чтобы сказать: «Моя хотеть видеть американский консул, быстро-очень-черт-побери, эй-ты!»
Я рассмеялся: последнюю фразу она произнесла с жутким акцентом.
– Здесь я уже восемь лет. Вы, наверно, догадались, где это «дома»?
– Вьетнам? – предположил я.
– Точно. Сайгон.
– Я принял вас за японку.
– Ну что поделаешь?.. Когда-нибудь я вам расскажу о себе… Виктор, а вот там за дверью прачечная комната? С электрической стиральной машиной?
– Точно.
– Я не слишком вам помешаю, если запущу кое-что постирать?
Конечно, она мне не мешала. Семь пар джинсов – некоторые с отрезанными штанинами – и две дюжины маек с рисунками вполне сошли бы за мальчишечий гардероб, если бы к ним не прилагались еще всяческие полупрозрачные сугубо женские предметы.
Потом мы отправились на задний двор посидеть в последних лучах заходящего солнца, и она захотела взглянуть на мой огород. Предмет моей гордости. Когда я чувствую себя хорошо, я провожу там до пяти часов в день, обычно по утрам, причем круглый год. На юге Калифорнии это возможно. У меня есть даже маленькая самодельная теплица.
Ей все понравилось, хотя огород содержался не в лучшем виде: последнюю неделю я провел либо в постели, либо в горячей ванне, так что кругом повылезли сорняки.
– Когда я была маленькой, я тоже работала на огороде, – сказала Лиза. – И еще два года я провела на рисовых плантациях.
– Видимо, там все по-другому.
– Еще бы, черт побери! Я после этого несколько лет подряд не могла даже смотреть на рис.
Потом она заметила расплодившихся на листьях тлей, и мы, присев на корточки, принялись их собирать. Сидела она в той самой характерной для азиатских крестьян позе, что я очень хорошо помнил, но никогда не умел имитировать. Пальцы ее, длинные и узкие, вскоре стали совсем зелеными от раздавленных насекомых.
Разговаривали мы о самых разных вещах. Не помню уже с чего, но я рассказал ей, что воевал в Корее. Узнал, что ей двадцать пять лет. Выяснилось, что дни рождения у нас совпадают, так что несколько месяцев назад мне исполнилось ровно вдвое больше, чем ей.
Имя Клюга всплыло в разговоре только один раз, когда Лиза упомянула, что очень любит готовить, а в доме моего соседа делать это совершенно невозможно.
– В гараже у него стоит морозильник, забитый всякими готовыми замороженными обедами, – сказала она. – В доме одна тарелка, одна вилка, одна ложка и один стакан. Плюс микроволновая печь – самая лучшая модель из тех, что можно встретить в каталогах. Но это все. На кухне больше вообще ничего нет. – Она покачала головой и прикончила очередную тлю. – Он явно был со странностями.
Лиза разделалась со стиркой уже к вечеру, когда почти стемнело. Выстиранное белье она загрузила в плетеную корзину, и мы отправились на улицу развешивать его на веревках. Получилось что-то вроде игры. Я встряхивал майку, потом разглядывал рисунок или надпись на ней. Иногда я сразу понимал, о чем речь, иногда нет. Там встречались изображения рок-групп, карта Лос-Анджелеса, кадры из «Звездного пути»… Всего понемногу.
– А что такое «Общество L5»? – спросил я.
– Это парни, которые хотят построить в космосе орбитальные фермы. Я спросила, собираются ли они выращивать там рис, и когда мне ответили, что, по их мнению, рис не самая лучшая культура для условий невесомости, я эту майку купила.
– И сколько же их у тебя?
– О-о! Должно быть, сотни четыре или пять. Обычно я одеваю их два-три раза, а потом откладываю.
На следующий день почта принесла письмо из адвокатской конторы в Чикаго. О семистах тысячах долларов. Оказывается, деньги перевела мне арендная компания в Делавэре, основанная в 1933 году для того, чтобы обеспечить мою старость. Основателями числились мои родители. Кое-какие долгосрочные вклады созрели, что и привело к моему недавнему финансовому взлету. Причем эта сумма поступила на мой счет в банке уже после уплаты налогов.
Полная ерунда. У моих родителей никогда не было таких денег. Я не хотел их. И отдал бы обратно, если б только знал, у кого Клюг их украл.
Потом я решил, что через год, если не окажусь к тому времени в тюрьме, отдам эти деньги на благотворительные нужды. Может, в «Фонд спасения китов», а может, «Обществу L5».
Все утро я провел в саду. Затем сходил в магазин и купил немного говядины и свинины. Покупки я нес домой в складной проволочной корзине и чувствовал себя просто отлично. Проходя мимо серебристого «Феррари», я даже улыбнулся.
Лиза еще не приходила за выстиранным бельем, так что я снял его с веревки, сложил и отправился к дому Клюга.
– Это я – Виктор.
– Входи.
Лиза сидела там же, где и в прошлый раз, но одета была уже не так легкомысленно. Она улыбнулась, потом, увидев у меня в руках корзину с бельем, хлопнула себя по лбу и бросилась ее забирать.
– Извини, Виктор. Я собиралась…