В чужом клане (СИ)

Дана Юстина выслушала меня со всеми теми эмоциями и восклицаниями, которые можно было ожидать, приняла амулет Гедена, согласившись, что моя идея этот амулет забрать, дабы не дать разгореться драке, была вполне правильной, а потом неожиданно перевела разговор на совсем другое.

— Я слышала, что оказавшись в нашем благословенном Броннине, вы, дан Рейн, стали проявлять исключительную набожность. Каждый день ходите в храм, проводите там немало часов, — право, подобное благочестие такая редкость среди нынешней молодежи!

Я удержался от того, чтобы нахмуриться, но едва-едва. Отчего-то ее слова показались мне не похвалой, как можно было ожидать, а предупреждением.

— Кто лучше, чем жрец, может рассказать о деяниях аватаров и святых? — отозвался я, пытаясь понять, почему дана Юстина перевела вот так тему разговора.

— Конечно, конечно, — она согласно закивала. — Вы ведь заметили, как замечательно поставлена у нашего нового жреца речь? Сразу чувствуется и порода, и столичная выучка.

— Новый? Он здесь недавно?

— Всего пару недель. Но такой милый молодой человек! Даже не верится, — она понизила голос до театрального шепота, — не верится, что его поймали с поличным и должны были сослать на Границу, и только заступничество некоторых людей изменило приговор.

— Поймали с поличным, — повторил я. — Что он совершил?

— Состоял в белой секте.

Ее слова оказались такими неожиданными, что я вздрогнул. Этот приятный, культурный, общительный человек с грустными глазами был сектантом? Одним из тех, кто, не колеблясь, убил бы меня за то, что я никак не мог изменить — за мое демоническое наследие?

Глава 27

Дана Юстина положила тонкую ладонь мне на плечо.

— Вам стоит быть осторожней, Рейн.

— Но если он сектант, почему его в первую очередь не лишили сана? Почему позволили оставаться жрецом?

Дана Юстина вздохнула.

— Церковь не любит об этом упоминать, но белые секты зародились внутри ее структуры и до сих пор именно жречество является самой благодатной почвой для новых рекрутов. Церковь построена вокруг идеи выживания человечества, а белые секты доводят эту идею до логического завершения, уничтожая все, что кажется им представляющим угрозу. Так что молодой жрец, попавший в сети белых сектантов, для Церкви достаточно частое событие. И если такой жрец, будучи пойман, выказывает должное раскаяние и готовность отринуть ложное учение, если за его спиной стоят влиятельные родичи или иные покровители, то сан ему оставляют, хотя переводят на ан прийнито…

— Испытательный срок, значит, — сказал я, только через мгновение осознав, что последние два слова принадлежали другому языку, название которого я, конечно, не знал.

— Верно, — согласила дана Юстина. — Длится этот срок обычно от года до трех лет.

— Старейшины Церкви используют ментальное давление, чтобы убедиться, что такой жрец не вернется к сектантам, едва наказание будет снято?

— На принявших сан ментальное давление не действует. Таково благословение богини, что поделать.

Я моргнул. До этого момента я считал, что защиты от ментального давления не существует.

— Но тогда как старейшины могут быть уверены, что такой жрец говорит правду?

— А вот это хороший вопрос, — в улыбке даны Юстины блеснули зубы. — Очень хороший.

— То есть они не знают? Все зависит от того, насколько искренним будет выглядеть его раскаяние?

— Именно.

* * *

На следующее утро я проснулся от странного ощущения, не похожего ни на что испытанное прежде. Будто откуда-то доносился звон туго натянутой струны, но при этом в реальности царила тишина.

Некоторое время я лежал, пытаясь определить источник не-звука, потом мысленно махнул рукой. Это явно было связано с преждевременным отбытием Небесных Лис и вряд ли касалось меня напрямую.

А немного позднее появился слуга с запиской от ваны а-Корак, где не было ничего, кроме нового адреса.

Надоедливый звук продолжал звучать у меня в голове все то время, пока я шел по улицам города, ища нужное место, но постепенно я приноровился его игнорировать словно надоедливый комариный писк.

На шестой день фестиваля город весьма отличался от себя-предыдущего. Во-первых, на улицах появились патрули в уже знакомой мне униформе аль-Ифрит, а во-вторых, люди, продолжающие праздновать, выглядели и вели себя иначе — исчез особый налет рассеянной благожелательности и добродушия, принесенный Лисами, так что каждый житель и гость города стал таким, каким и был изначально.

* * *

— Повезло, что на этом постоялом дворе нашлись свободные комнаты, — вана а-Корак отпивала чай маленькими глотками, паузы между которыми были чуть длиннее, чем обычно. И взгляд ее на время этих пауз замирал, направленный куда-то в пустоту, а глаза чуть прищуривались, от чего обычно приятное лицо пожилой матроны приобретало недоброе выражение. — Конечно, после страха, который Кассия пережила, мы не могли оставаться в той же гостинице, что и этот… молодой дан, — по интонации чувствовалось, что она бы предпочла назвать его совсем по-другому.

— Дасан принесли извинения?