В чужом небе (СИ)

Сопровождали их два человека не менее впечатляющие. Первый возвышался надо всеми чуть ли не на две головы. Это был настоящий гигант выше двух метров ростом, могучую, атлетическую фигуру которого не скрывал отлично подогнанный генеральский мундир. Второй же был приземист и коренаст — фигура у него была идеальной для борца. Однако всякому, кто взглянул бы на него, сразу становилось ясно — никакой он не борец, он аристократ древних кровей, чья родословная не уступает, к примеру, родословной генерал-кайзера и многих фюрстов Блицкрига. Одет он был в мундир майора Первого гвардейского полка.

Этих двоих, несмотря на их весьма впечатляющую внешность, я узнать не мог, хотя и был уверено, люди они очень известные. И как только их нам представят, первой моей мыслью будет: «Так вот как они выглядят!». Но в этом отношении, мои рассуждения оказались ошибочны. Имена гиганта в генеральском мундире и крепыша мне ничего не сказали. Да и не имели они особого значения — ведь сейчас все взгляды были прикованы к двум другим вошедшим в зал людям.

— Господа, — приветствовал всех разом генерал-кайзер Блицкрига, — я здесь для того, чтобы представить вам последнего представителя Урдской царской фамилии. Именно по этой причине я пригласил сюда вас, господа, представителей урдской знати, аристократов, что при прежнем царе правили страной. Вы должны знать, что отправитесь в бой не за моё золото, а за вашего сюзерена. Я намерен возвести его на трон Урда, навсегда покончив с тем, что называется народной властью. Народом должны править аристократы, и никто иной, верно, господа?

— Ваше величество, — первым шагнул навстречу царю Чёрный барон, — каждый из моих добровольцев с радостью пойдёт за вас на пулемёты народников.

— Я рад слышать это, — ответил тот, кого прочили в цари Урда. — Подкрепите же свои слова присягой мне. — И он протянул руку.

Генерал-кайзер и сопровождавшие претендента в цари здоровяк в генеральском мундире и крепыш в майорском отступили на полшага назад и влево, чтобы последующий жест Чёрного барона не смотрелся бы двусмысленно.

А Чёрный барон, похоже, не задумывался ни над чем — он в несколько широких шагов преодолел разделявшее их с братом покойного царя расстояние, и картинным жестом опустился на колено. Он двумя руками взял протянутую ему ладонь и прижался к ней губами. Он приносил присягу своему новому сюзерену. Тому, кого был лишён долгие годы. Он был рад сбросить со своих плеч груз ответственности, переложив его на плечи того, кого считал более достойным этого груза.

— Стоять ровно оказалось для Чёрного барона слишком тяжело, — произнёс Гневомир так тихо, что услышал его только я. — Он готов упасть на колени перед первым встречным, лишь бы того объявили царём.

— За Адмирала он воевать не пошёл, — заметил я, — хотя тот объявил себя верховным правителем.

— Адмирал был равным ему аристократом, — ответил Гневомир, — а царь — он ведь всегда чуточку повыше стоит. Перед ним так приятно ломать спину и падать на колени.

Однако ни один из полковников Урдских добровольцев не разделял мыслей Гневомира. Это легко читалось по их лицам. Вели им сейчас новоявленный царь — и они вслед за Чёрным бароном рухнул на колени, и поползут лобызать протянутую десницу.

И в этот миг меня пронзил острый, как бритва, вопрос: почему я — человек из семьи далеко не простой, из пускай не аристократического, но дворянского рода, веками служившего царю, — не испытываю того щенячьего восторга перед царственной особой? Видимо, я стал слишком уж народником за годы, проведённые на службе в страже, чтобы опуститься перед кем-либо на колени, и радоваться этому до глубины души. Я уже слишком хорошо научился ходить прямо, и нести ответственность на собственных плечах.

Глава 4

Заседания штаба корпуса облоги всегда выглядели крайне живописно. И не только из-за сиверовских бунчужных и хорунжих, обрядившихся в разноцветные жупаны и высокие папахи, украшенные неизменными черепами и рунками — символами власти гайдамацких командиров. Не из-за длинных усов и длинных же трубок, что курили гайдамаки во время заседаний. И чубы, воинственно торчащие из-под фуражек, тоже были не причём. Нет, самым важным было поведение этих людей. Все заседания могли показаться человеку несведущему весьма далёкими от того, какими их представляют себе профессиональные военные разных стран, включая из народных командиров Урда. Не было тут места спокойному обсуждению стратегии и тактики. Да и спокойствию вообще. Здесь драли глотки с такой силой, что выходили из штаба корпуса охрипшими, а после не могли по несколько дней нормально говорить. И всё-таки именно на таких вот совещаниях и рождалась стратегия и тактика осады города, ставшего столицей самопровозглашённой Державы.

— Гэть! — надрываются разом несколько лужёных гайдамацких глоток. — Труса гэть! Долой!