Одним из первых посетителей морга стал некто Чарльз Таннер, который заявил сотрудникам похоронного бюро, а затем и корреспондентам газет, что познакомился с Райланом тринадцать лет тому назад (1893) во время всемирной выставки в Чикаго. В то время юный Николай работал в издательстве и секретарем представителя России на выставке. В течение трех лет, с 1895 по 1897 год, Таннер, де Райлан и еще один молодой человек по фамилии Кастл вместе снимали холостяцкую квартиру. Юноши стали близкими друзьями, Таннер и Кастл иногда подшучивали над женоподобной внешностью Райлана, но никогда не сомневались в его принадлежности к сильному полу, поскольку у их друга были все повадки мужчины: он курил сигары, пил виски, любил посещать общество женщин. По словам Таннера, де Райлан был благородного происхождения, а его настоящие имя и отчество были Николай Константинович.
В дальнейшей беседе Таннер пролил свет на загадку участия Райлана в испано-американской войне и на обстоятельства получения благодарственного письма от президента Мак-Кинли. Он рассказал, что в самом начале войны они вместе отправились на призывной пункт, горя желанием завербоваться в армию, посетить в её составе дальние страны, где разворачивалась американо-испанская битва. Чарльз был зачислен в армию и принял участие в сражении на Филиппинах, а Николая забраковали из-за малого роста и тщедушного телосложения даже без медицинского освидетельствования.
История с письмом Мак-Кинли, по словам Таннера, также оказалась весьма прозаической. В составе чикагских «черных гусар» Райлан участвовал в эскорте президента во время его последнего посещения города. Хотя Николай был опытным наездником, испуганная кем-то или чем-то лошадь выбила его из седла, и на глазах у Мак-Кинли он упал на землю, сильно поранившись. Президент приказал остановить свой экипаж и участливо спросил, насколько тяжело травмирован всадник. По возвращении в гостиницу он написал незадачливому гусару письмо, в котором выражал сожаление и сочувствие, а вовсе не благодарность за участие в войне. Таннер также сказал, что не знает, откуда у Райлана появились медали за войну с Испанией, – возможно, он приобрел их у участников сражений.
Все эти объяснения выглядели весьма правдоподобными, но каким образом Таннер оказался в Фениксе в то время, когда там умирал его бывший друг, репортеры выяснить не смогли. Да и личность самого Чарльза Таннера оказалась весьма загадочной. Так чикагский консул барон Альберт Шлиппенбах через несколько месяцев после смерти Райлана рассказал корреспондентам, что хорошо знал Чарльза Таннера как Карла Неймана – сына известного адвоката из Митавы (ныне Елгава, Латвия). Барон сам был уроженцем этого города Курляндской губернии России, поэтому в справедливости его слов сомневаться не приходилось. Он не слышал о Карле со времен испанской войны до тех пор, пока не получил от него телеграмму в связи со смертью Райлана. В то время как Таннер, или Нейман, был в Финиксе, он переписывался с бароном на тему смерти его бывшего друга, но впоследствии исчез из поля зрения консула.
На следующий день после кончины Райлана по поручению окружного прокурора в Фениксе началось официальное следствие. Врачи Бизелл и Палмер произвели вскрытие тела, которое показало, что смерть наступила в результате туберкулеза легких, а умершая была полноценной женщиной, притом девственницей. Осмотревшие перед этим останки Райлана понятые и следователь Бюрнет выпустили официальный вердикт следующего содержания: «Мы, понятые, нашли что человек, живший здесь с 4 ноября под именем Николай де Райлан как мужчина, в действительности был женщиной, и тело, осмотренное в морге, принадлежит той же персоне. Смерть наступила в результате туберкулеза».
Здесь следует упомянуть об интригующем открытии, которое сделал Дрисколл, когда собирался забальзамировать тело. Американская пресса о нем стыдливо умалчивала, лишь в одной из статей аризонской газеты говорилось, что под одеждой мужчины Райлан успешно скрывала тело женщины, а её «маскарад касался самой ненужной и лишней детали». Этой «деталью» был искусственный мужской детородный орган, сделанный из продолговатого замшевого мешочка, набитого гусиным пухом, который был прикреплен к специальному ремешку, опоясывавшему талию Райлана. Возможно, Дрисколл специально не говорил об этом открытии журналистам, чтобы не вызвать нездоровый ажиотаж, но поведал о нем врачам, производившим вскрытие. Врачи не стали делать из этого тайны от коллег, и в большинстве медицинских статей по вопросам пола, где упоминается «случай де Райлана» (начиная с 1907 года), говорится об искусно сделанном «замшевом органе».