В дальних водах и странах. т. 2

После шелковых магазинов, посетили мы Кванкуба — постоянную выставку специально киотских изделий, которая в то же время служит и базаром, где все эти artiсles de Kyoto покупаются по цене самой сходной. Вход бесплатный. Кванкуба находится среди прекрасного городского сада, полного разных лавочек и яток, мелких ресторанчиков и чайных домов, беспритязательно ютящихся под сенью роскошно разросшихся японских кленов, гигантских криптомерий, камфарных, перечных и иных старорослых деревьев весьма значительной высоты и почтенного объема. С утра уже народу здесь пропасть; повсюду самое оживленное и веселое движение. Много красивых женщин, еще более прелестных детей. Все это снует по выставке и по аллеям сада, закусывает, пьет чай и с детски простодушным удовольствием любопытно рассматривает выставленные предметы, или толпится пред ходячими диорамами, фокусниками и рассказчиками народных сказок.

Выставка сгруппирована по отделам и помещается в нескольких деревянных бараках, соединенных проходными коридорами и галереями с главным павильоном. Я уже описывал подобные учреждения, говоря о Кванкуба в Токио и Киосинкване в Кообе; поэтому нет надобности повторять знакомое. Скажу только, что киотская выставка отличается преимущественно изящными изделиями, имеющими для Японии то же значение, как знаменитые articles de Paris для Европы. Превосходные cloisonnees (особенно черной эмали) на меди и фарфоре, дивные сальвокаты и вообще лаковые вещицы, всевозможные веера и зонтики, мозаика и точеные из кости фигурки, фарфоровые блюда и вазы, оксидированная бронза с инкрустациями, искусственные цветы, куклы и тысячи иных подобного рода безделушек и солидных objets de luxe, — все это заставляет посетителя жадно разбегаться глазами во все стороны и все это выразительно носит на себе печать киотского вкуса и киотской традиции, по которым сразу узнаёшь произведение древней столицы в числе однородных с ним изделий, вышедших из мастерских иных городов и провинций. Я не скажу, чтобы они были лучше или хуже других изделий, хотя бы токийских, но на них лежит яркая печать своеобразности. Так, например, в живописи здесь преобладает миниатюра, и это потому, что она была в большой моде при киотском дворе и всегда пользовалась особым поощрением со стороны императоров. На самом доступном по цене кипарисовом или пальмовом веере вы можете иногда любоваться здесь необыкновенно отчетливо исполненным рисунком, где, на пространстве каких-нибудь двух квадратных вершков, сгруппировано около сотни человеческих фигурок в полтора сантиметра величины, из коих каждая имеет свой характер и даже свое выражение лица. Киото издревне славится своими миниатюристами, работы которых, по замечанию Эме Эмбера, очень часто напоминают церковные служебники средних веков; в них такое же употребление пергамента или веленевой бумаги, то же изобилие позолоты по краям и та же роскошь красок. Изумительная миниатюрность и отчетливость работы проявляется и в мелких рельефно-чеканных изделиях из стали, бронзы, серебра и иных металлических сплавов и инкрустаций, какими украшаются запонки, черенки ножей, рукоятки и наконечники сабель и небольшие деревянные шкафчики, так называемые secretaires. О киотской традиции в искусстве я довольно подробно говорил уже раньше ^[71]; остается разве отметить стремление к символизму, которое составляет одну из особенностей киотского творчества вообще. Так, зеленые сосновые ветви служат условным выражением неувядаемой красоты, ветвь цветущей сливы — соответствует радостям весенней любви, дракон Дежа — эмблема могущества, гривохвостая черепаха Мооки — долговечности, священный журавль О-тсури — бессмертия, птица Фоо — вечного счастия и так далее. Подобные изображения и встречаются чаще всего на всевозможных киотских изделиях. Кроме того, следует еще отметить, что в деревянных и лаковых изделиях киотские мастера, по традиции, избегают резких контуров и остроугольных форм, стараясь всегда их срезывать или округлять. Мне кажется, что во всех этих особенностях, за исключением последней, сказывается традиционное влияние Китая, от которого древний Ниппон воспринял первые плоды своей "заморской" цивилизации; что же до стремления к округленности углов и конечностей, то тут, вероятнее всего, является не менее древнее влияние Кореи. На эту мысль меня наводит то обстоятельство, что на домашней утвари корейцев, на их постройках, плетнях и вообще на всех изделиях — насколько я успел познакомиться с ними в корейских поселениях нашего Южно-Уссурийского края — замечается то же самое избегание не только остроугольных форм, но даже прямых углов и стремление всегда как можно более сгладить и округлить их.