В дебрях Африки

– Рехан, оба мы перед лицом Бога; но в книге судеб на писано, что ты прежде меня сойдешь в могилу. Ты злой человек, недостойный дышать одним воздухом с другими людьми. Я застал тебя невольником у Аваша-эфенди, сделал свободным человеком, поставил на ряду со всеми солдатами. Помню я, как в лесу, когда наши товарищи вымирали от изнурения и голода, я просил тебя помочь нам нести боевые снаряды для твоего паши, и ты тогда за жалованье согласился таскать вьюки. Когда мои люди поправились, тебя избавили от вьюка. Когда ты заболел, я заботился о тебе и давал лекарства, от которых ты выздоровел.

Ты знал, что мы трудились и терпели всякие бедствия только для того, чтобы доставить порох и патроны для вас, для твоих же товарищей. Когда мы сделали свое дело, тогда почернело твое сердце, и ты стал замышлять нашу погибель. Ты хотел отнять у нас средства к возвращению домой; ты всячески старался повредить нам, клеветал на нас, наговаривал по злобе всякую неправду. Ты проникал в жилища египтян и сманивал их женщин; ты убивал безвинных друзей наших, которые даром кормили нас в продолжение трех месяцев. За все это ты заслужил смерть через повешение на этом дереве. Так постановили люди, бывшие прежде твоими товарищами. Они рассмотрели твое дело с терпеньем, добросовестно и справедливо, и все единогласно решили, что ты должен умереть.

Но я хочу еще раз попробовать, нельзя ли сохранить тебе жизнь. Оглянись вокруг, посмотри на всех, с кем ты прежде вместе ел и пил. Если между ними найдется хоть один, который замолвит за тебя слово, ты останешься в живых.

– Как вы скажете, суданцы и занзибарцы, жизнь или смерть этому человеку?

– Смерть, – единогласно решила толпа.

– Итак, «Аллах рабуна»! Отойди к Богу.

Суданцы, с которыми он столько раз болтал у костра и по-братски жил в лесу, выступили вперед, схватили его, а занзибарцы накинули на шею петлю. Один влез на дерево и перекинул конец веревки, за который добровольно ухватились сотни рук; по данному знаку стали тянуть, и Рехан навеки замолк, повиснув между землею и небом.

– Распорядитесь, мистер Стэрс, чтобы по всему лагерю дали знать людям Эмина-паши: пусть придут взглянуть на умершего Рехана и хорошенько подумают об этом серьезном деле.

Вечером мне стало гораздо хуже, и несколько дней потом казалось, что мало надежды на мое выздоровление. Потом серьезно захворал наш добрейший доктор – у него открылась злокачественная лихорадка, от которой так часто умирают на атлантическом побережье Африки. Он пролежал долго, и мы очень за него боялись. Но Эмин-паша, который был также доктором медицины и в прежнее время практиковал, на сей раз сам принялся за лечение своего коллеги и очень ему помог. Затем заболел Моунтеней Джефсон, и так тяжело, что однажды ночью совсем отчаялись его спасти; говорили, что у него началась спячка.

Но тут уже не выдержал наш бесценный доктор Пэрк: с помощью других кое-как он встал с постели, приполз к больному и бесчувственному другу, употребил все свое искусство и разбудил-таки его. Уничтожив таким образом наши главные опасения, он не унялся, потребовал, чтобы его привели ко мне, облегчил мои спазмы и только тогда согласился лечь спать. Так проходили эти тягостные дни.

29 апреля я мог уже сидеть в постели и с того дня до 7 мая понемногу поправлялся, хотя состояние моего языка все еще указывало на то, что слизистая оболочка желудка не пришла в порядок и воспаление продолжается.

7 мая. Вечером при мне говорили, что в приозерном лагере собрались значительные силы и вот уже четыре дня, как там идут деятельные приготовления к походу. Мы выступаем завтра. Уже 110 дней, как мы находимся в здешних местах. Если экваториальные войска захотят идти с нами, они легко догонят нас, а коли я увижу, что они и в самом деле желают за нами следовать, то я не прочь дать им еще некоторое время на сборы.

Я поручил лейтенанту Стэрсу зарыть двадцать пять ящиков патронов под полом его квартиры на тот случай, если мятежные офицеры придут выразить искреннее раскаяние и попросят позволения остаться у Мазамбони, так чтобы у них были средства к обороне. Стэрс исполнил это поручение вполне хорошо и секретно.

8 мая. Я был еще так слаб, что не мог пройти пешком более сотни шагов, а потому меня положили в гамак и понесли перед фронтом, впереди колонны. Мы направлялись сначала на несколько километров к западу, потом, свернув с прежней дороги к лесу, пошли на юг по торной дороге, огибавшей западные склоны гор, известных под названием Ундуссумы.

Шли между роскошных нив и плантаций селения Будегунды. Кукуруза и бобы были великолепны и расстилались далеко по долам и полям, представляя цветущую картину необычайного изобилия. На египтян и их свиту это производило глубокое и очень благоприятное впечатление, да и мы любовались на редкое плодородие почвы и на общие признаки благосостояния этого округа. Одною из причин этого благосостояния был горный кряж, служивший этой местности защитою от холодных ветров с озера.