В дебрях Африки

16-го мы опять поплыли против течения; миновали селения Мабенгу и пришли к глубокому, но узкому притоку, впадающему с юга в Невву, как здесь называют Арувими. Через час мы достигли порогов Мабенгу. Против места нашей стоянки, на противоположном берегу, виднелось огромное поселение Итири. Вельбот возвращался к притоку и там искал следы наших людей, но, ничего не найдя, пришел обратно; тогда я послал его еще раз назад, почти до Ависиббы; он вернулся только в полночь без всяких известий об отсутствующих.

17-го я послал к Ависиббе экипаж «Аванса» в сопровождении нашего стрелка Саат-Тато (означает «Три часа») и шести разведчиков; я приказал им пройти на тропинку, замеченную нами мимоходом и ведущую внутрь леса, там искать следы каравана и, обнаружив их, догнать колонну и привести ее к реке. По возвращении вельбота лоцман донес мне, что люди нашли следы за 10 км отсюда, т. е. за 3 часа ходьбы, из чего я заключил, что мистер Джефсон повел своих людей к югу, вместо того чтобы взять направление на восток, север и восток-северо-восток, согласно течению реки; Саат-Тато, конечно, теперь отыщет их, и назавтра все соберутся.

В это время на флотилии дела были в таком положении: нас, европейцев, было три с тремя молодыми слугами; из нас один, лейтенант Стэрс, нуждался ежеминутно в услугах доктора, а Пэрк ушел вместе с Джефсоном; один из людей умер от дизентерии в Ависиббе, другой умирал теперь, предварительно впав в идиотизм; 29 человек – более или менее опасно больных плевритом, дизентерией и неизлечимым малокровием; 8 человек были ранены ядовитыми стрелами, из них один, Хальфан, задыхался от своей раны в горло, другой, Саади, казался в опасном положении – раненая рука его, страшно воспаленная, причиняла ему сильнейшую боль.

Большая часть матросов, разделенных на три отряда, разослана в три разные стороны в поисках пропавшей колонны; я начинал опасаться, как бы колонна не зашла слишком далеко, желая, может быть, прямиком достичь речного берега гораздо выше, между тем как мы остановились у нижнего конца дуги, образуемой рекой. Жители Итири, на другом берегу, дивясь нашему бездействию, по-видимому, собирались напасть на нас; а на нашем берегу, на 3 километра ниже по течению, многочисленные обитатели Мабенгу тоже могли нас потревожить, тем более что всех сколько-нибудь годных людей я разослал по лесам искать наших 300 заблудившихся человек. Но, как говорит поэт, мужчине не подобает предаваться отчаянию: пусть он до самой смерти думает о более достойном, и даже под сжатым кулаком угрожающего врага.

Выписываю из своего дневника от 18 августа:

«Желал бы я знать, что бы о нашем положении подумал Теннисон, автор вышеприведенных благородных слов. Еще недавно у меня под начальством было 370 человек; мы были обильно снабжены съестными припасами, боевыми снарядами, медицинской помощью, пользовались некоторыми удобствами; нынче у меня всего 18 человек, способных совершить дневной переход, – все остальные исчезли, как сквозь землю провалились… Ах, хоть бы я знал, где искать их!

Если 389 человек отборной команды, какой мы были в момент выступления из Ямбуйи, до сих пор не могут добраться до озера Альберта, то как же майор Бартлот со своими 250, из которых некоторые и тогда уже были калеками, проложит себе дорогу через эти нескончаемые леса. В течение 44 дней мы почти ежедневно шли по 8 часов в сутки, и если бы делали по 3 км в час, мы давно были бы на берегу озера; но пришлось каждый шаг прорубаться сквозь кусты, и вместо того чтобы отдыхать теперь на берегах озера, мы едва прошли одну треть пути. Что делать? Предаваться отчаянию? Тогда, значит, ложись и жди смерти, откажись от борьбы и оставь всякие мечты о будущем!

Наши раненые что-то долго не поправляются. До сих пор никто еще не умер, но ни один не годен ни на какое дело.

В 8 часов утра опять пошел дождь – это уже пятый дождливый день в нынешнем месяце. И без того довольно всяких печалей, а тут еще эти вечные ливни! Минутами так и кажется, что приближается конец света, и вот сейчас вселенная разрушится. Разверзлись «хляби небесные»… И так густо падает этот дождь, что мы постоянно погружены в потемки.

Вспомните о неисчислимом количестве листьев в этом огромном лесу, вообразите, что с каждого из них в течение минуты падает от десяти до двадцати капель воды; из пресыщенной влагою почвы подымается сероватый пар; весь воздух наполнен водяными шариками и обрывками листьев. А когда налетает смерч, и, клоня древесные вершины, крутя стволы, вырывая ветви и стараясь вырвать с корнями каждое дерево, ураган с ревом и воем мчится по прогалинам, тогда ливень обрушивается целым потопом. Вой ветра и жалобные лесные стоны не способствуют успокоению духа, а треск и падение этих гигантов – еще того меньше. Но эти впечатления переходят в ужас, когда гром грохочет по лесу, повторяемый бесчисленными отголосками, молнии сверкают пламенными языками и над самой головой разражаются многократные и оглушительные громовые удары.