В дебрях Атласа

Погонщики верблюдов в это время развьючили своих животных, расставили палатки и зажгли огни, чтобы отгонять диких зверей, хотя после такой передряги вряд ли можно было бояться их возвращения.

Бедуины, которых было человек тридцать, любезно встретили своих гостей, что обычно в их нравах, хотя в душе они настоящие разбойники, при случае всегда готовые ограбить спускающихся с гор кабилов и разрушить дуар живущих в пустыне мавров.

Аль-Мадар ввел гостей в самую большую палатку, окруженную тюками материи, образовавшими как бы траншею, и велел постлать на пол старый ковер и разноцветные циновки, которые должны были служить столом и скатертью.

— Вы в вашем собственном доме, — сказал он с деланной вежливостью, которая, однако, не успокаивала Энрике, — как собака палку любил он этих жителей пустыни.

Два раба-негра, атлетически сложенные, почти голые, принесли глиняное блюдо, полное какого-то варева, в котором плавали финики, сушеные абрикосы, бобы и ячмень, но которое все же аппетитно пахло.

Аль-Мадар велел раздать всем железные ложки и поломанные вилки.

— Надо ловить куски в этом супе, — сказал Энрике, — нет ли там еще какой-нибудь змеи? Начни ты, Мулей-Хари, ты ведь умеешь обращаться с гадами.

— Это блюдо вкуснее, чем ты думаешь, — сказал уже попробовавший его Хасси. — Можешь есть без страха вытащить какую-нибудь кобру.

Бедуин вышел, чтобы дать им спокойно поесть и побеседовать. Скоро они опорожнили блюдо.

Кушанье было недурно, но слишком сладко и пряно.

Последовало великолепно зажаренное, с хрустящей кожицей, баранье жаркое, с лепешками, заменявшими хлеб; затем рабы подали превкусный кофе и предложили трубки.

— Любезный этот бедуин, хотя у него разбойничья рожа, — сказал Энрике, беря трубку и растягиваясь на ковре. — Очень гостеприимны эти воры.

— Они считают это своей обязанностью, — ответил Хасси, также закуривший трубку.

— Можем ли мы, однако, положиться на этих милых разбойников?

— Главное — не дать им подумать, что у нас есть деньги. Если они вообразят, что в моих сундуках спрятано большое состояние, я не поручусь ни за что. Жадность бедуинов вошла в поговорку, а их достаточно, чтобы быстро справиться с нами.

— Мы им скажем, что в наших ящиках только порох и пули для разбойников, — сказал Энрике. — Нет, скажем, что в них опаснейшие бомбы.

— Хорошая выдумка, — сказал граф, — бомбы для кабилов. Они тогда уж не тронут наших вещей.

— Я берусь за эту басню, — сказал Энрике, — я так напугаю их, что они будут держаться подальше от верблюда с нашими вещами. Буду говорить им о загорающихся фитилях, о динамите, о еще более страшных взрывчатых веществах, которые тут же выдумаю.

— Ты, однако, делаешься удивительно изобретательным, товарищ!

— Я всегда говорил тебе, граф, что просто пока никак не могу попасть в струю. С одними бомбами, которые я испробовал против зверей, я мог бы приобрести состояние.

— Хорошее открытие! — воскликнул магнат со смехом.

— Говори, что хочешь, но они действовали лучше наших ружей. Правда ведь, папаша Хасси? Правда, черный папаша?

Мавр и негр кивнули головами.

— Не преувеличивайте, — сказал марабут. — Аль-Мадар знает, что мы под покровительством сенусси, и не тронет волоса с наших голов. Вообще не все бедуины разбойники, я знал между ними честнейших людей.

— И я также, — сказал Хасси аль-Биак.

— А я всегда встречал между ними только коварных мошенников и каналий, — возразил Энрике.

Кто знает, что еще наговорил бы тосканец про сынов пустыни, если бы не вошел аль-Мадар с двумя запыленными бутылками в руках.

— Франджи пьют вино, в то время как мы, мусульмане, довольствуемся ключевой водой. У меня хранились эти две бутылки для кабильского вождя. Он не придерживается закона Магомета и вечно лежит пьяный. Позволите ли предложить их вам, франджи?

— Ты самый любезный бедуин из всех, которых я встречал в Алжире, — сказал Энрике. — Давай сюда, мы с моими братьями добросовестно опорожним твои бутылки. Надеюсь, что и Хасси изменит на этот раз глупому закону Пророка. Магомет был хороший человек, но я, на его месте, лучезарному перу архангела, диктовавшего Коран, предпочел бы бутылку доброго вина. Дорогой граф, отдадим честь этим двум почтенным бутылкам, хотя я сомневаюсь, чтоб это было настоящее бургундское. Почва Алжира не годится для французских вин.

— Отбей им горлышко, за неимением штопора, — посоветовал магнат.

Тосканец вытащил из-за кушака свой ятаган и отбил горлышки обеим бутылкам.

Так как стаканов у них не было, он взял металлическую чашку, поломанную от долгого употребления, и начал пить из своей бутылки не без разных шуток.

— Арабы правы, что предпочитают воду, — сказал Энрике, проглотив уже несколько чашек, — если это не уксус, то почти уксус. Эти торговцы — настоящие воры. Однако за неимением лучшего можно употребить и это. Не пей ни ты, папаша Хасси, ни ты, черный папаша. Вам это вино будет вредно.

Критика тосканца не была правдива, так как вино, провезенное по всему Алжиру, было очень хорошим. Вероятно, хитрец нарочно хулил его, чтоб остальные не забыли на время, что они магометане, и не потребовали своей части.