В дебрях Кара-Бумбы

— А ты не торопись, — загородил дорогу щуплый Гарик, растопырив руки. — Положи на землю, мы сейчас проверим. На колхозном поле выкопал?

— Я в кладовой получил.

— У Филимона? — спросил Гарик и прикрыл свой левый мышиный глаз.

— У Филимона.

— А где накладная?

— Какая накладная?

— При каждом товаре должен быть документ! — сказал Нарик и дал мне затрещину.

Дело оборачивалось худо. Драться я не мог. На спине у меня лежал мешок, а в правой руке я нес банку с медом.

Я втянул голову в плечи и спросил:

— Двое на одного, да?

Но они меня даже не удостоили ответом. Гарик нахально засунул указательный палец в банку и облизал его.

— Нарька! — вдруг обрадовался он. — Сплошная потрясенка! Ей-богу, мед!

Если бы у меня в руках был тот самый «дрын», который мы изготовили для врагов в шалаше, ух, и устроил бы я этим типам медовое угощение!

Пусть они вдвоем в конце концов и отдубасили бы меня, — один Нарька был в два раза выше меня, — но кому-нибудь я бы все-таки оставил на память фонарь. Я парень был отчаянный. Помирать так с треском!

А теперь я должен был стоять и смотреть, как эти два На-Гарика (так мы их стали называть чуть позже), отняв у меня банку, макали в нее пальцы и пожирали мой труд.

Я не понимал, в чем дело. Почему они напали на меня?

И только когда они вылизали весь мед и забросили банку в рожь, я понял.

Нарик поднес к моему носу кулак и сказал:

— На, понюхай. Чуешь, чем пахнет? Будете Зойку к себе зазывать, сделаем из вас антрекоты с гарниром.

— И студень! — добавил Гарик и тоже поднес кулак к моему носу. — Ультиматум предъявлен, а за остальное пеняйте на себя!

— Мы ее не зазывали, — сказал я, — она сама к нам приходит.

— А кто ей пишет любовные записочки, как вы там называете… из Кара-Бумбы? — Гарик толкнул меня плечом и вынул из своего кармана записку Владимира Сергеевича: «Зоенька, достаньте пенициллина!» Это не ваше послание?

Я был поражен: значит, Лешка тоже побывал в их лапах?!

— Вам ясно наше предложение? Вы свободны!

И, получив от Нарика легкую оплеуху, я отправился восвояси.

Владимира Сергеевича я застал у костра. Он помешивал кофе. Черно-бурая пена, словно лихо сдвинутый набок берет, лежала на кастрюле.

Под удивленным взглядом Владимира Сергеевича я сбросил на землю мешок и спросил:

— Ну, как себя чувствуете?

— Немножко отпустило… Только слабость, — через силу улыбнулся Владимир Сергеевич. — А это что? — он указал ложкой на мешок.

— Первый заработок! — сказал я. — Я тут еще немножко гуляшу принес. А Лешка еще не приходил?

— Пришел.

— А где он?

— Твой дружок арестован! Вот такие дела! — бесстрастно сказал Владимир Сергеевич.

— Как арестован?

У меня задрожали коленки.

— А очень просто: схвачен и брошен в кутузку! За темные махинации с фотоаппаратом!

— И он уже сидит?

— Сидит!

— И что теперь будет — суд?

— Сначала следствие, а потом суд.

— Надо немедленно поехать в Москву к его маме! — не на шутку всполошился я.

— Не надо! — вдруг раздался из шалаша Лешкин голос. — Судить — судите, а моей маме ничего не говорите!

— Арестованный, молчать! — приказал Владимир Сергеевич и обратился ко мне. — В нашем коллективе морально-бытовое разложение!

— А что же он натворил?

У меня уже немного отлегло от сердца.

— Да ерунда какая-то! Меня оклеветали, а вы уж тут раскудахтались! — сказал Лешка, высунув из шалаша голову.

— Я кому сказал? — прикрикнул на него Владимир Сергеевич. — Будешь разговаривать только на следствии!

— Ха-ха! Следствие! Это беззаконие! — отозвался Лешка. — Требую прокурора!

Владимир Сергеевич ему больше не отвечал. Он с интересом выкладывал из мешка мое добро и, подробно расспросив о том, где я его достал, радостно воскликнул:

— Вот молодец! Хвалю. Сейчас будем ужинать. И так как у нас сегодня праздник по случаю первого заработка, с нашего масла запрет я снимаю!

— Ура-а! — закричал из шалаша Лешка.

— А ты не радуйся, это тебя не касается! — ответил Владимир Сергеевич.

— Мне сегодня из-за вас морду набили, — проворчал Лешка, — а вы меня голодом морите! Где справедливость?

— Ты знаешь, чем этот ребенок около дома отдыха занимался? — посмотрев на меня, сказал Владимир Сергеевич.

— Чем?

— Кустарным промыслом!

— Не понимаю!

— А тут и понимать нечего. Он фотографировал отдыхающих! И брал с них деньги! По рублю за карточку. Я мешки за рубль таскал, а он карточки! Набил полные карманы денег и сказал, что завтра принесет снимки. Ну, все были довольны, а потом один из отдыхающих хотел ему помочь вытащить кассету, раскрыл фотоаппарат, и оказалось, что в нем не двигается пленка.

— А я знал, что у меня перемотка не работает? — закричал Лешка. — Не знал! А раз не знал, значит не виноват!

— Ну, когда раскрылся обман, — продолжал Владимир Сергеевич, — этот кустарь-одиночка бросился бежать. Его поймали, арестовали…

— …велели паспорт показать! — сообщил из застенка Лешка.

— Имей в виду: хорошо смеется тот, кто смеется последний! — сказал ему Владимир Сергеевич и закончил рассказ: — И вот привели сюда. Ну, что будем с ним делать?

— Это что, следствие или уже суд? — спросил Лешка.

— Суд! — сказал я.