В дебрях Маньчжурии

Внимание толпы обращено было на палачей, вид которых производил потрясающее, жуткое впечатление. Казалось, что это не обыкновенные люди, а исчадия самого ада, исполнители злой преступной воли. Так прошло минут пять. Чжан важно сидел подбоченясь на своем белоснежном иноходце и видимо с наслаждением наблюдал унижение и предсмертные муки своего врага. Затем, по мановению его руки, палач крикнул что-то своим диким голосом и в несколько прыжков очутился на правом фланге шеренги смертников. Один взмах меча, блеснувшего в руках великана, и отсеченная голова Тун-Хо, отделившись от туловища, покатилась по утоптанному снегу, обагряя его алою кровью. Обезглавленное туловище, оставаясь некоторое время в прежнем положении, подалось вперед и упало на ковер. Из рассеченных артерий шеи хлынул фонтан крови и, шипя и клокоча, разливался по ковру, стекая струями на снег, жадно его впитывающий. В это же время помощник палача перевернул туловище Тун-Хо на спину и одним взмахом своего ножа вскрыл грудную клетку, запустил туда левую руку и вытянул трепещущее сердце.

Вторым взмахом он перерезал аорту и жилы и передал его палачу, тот быстрым движением выхватил у него горячее, истекающее кровью сердце, поднял его над собой, крикнул что-то своим зычным голосом, как кричит хищная птица, терзая еще живую жертву, и бросил его далеко в толпу.

Что произошло затем, описать трудно. Застывшая на мгновение народная масса ринулась к этому сердцу и каждый старался урвать от него хоть маленький кусочек. Произошла давка, свалка и драка. Кому досталось сердце Тун-Хо неизвестно, но вскоре порядок был восстановлен палками милиционеров и прикладами солдат. По народному поверью сердце героя и храброго человека (или частица его) является талисманом и приносит счастье. Пока все это происходило, я подошел к голове Тун-Хо и взглянул в его открытые глаза, они все так-же были суровы и казалось сознание еще не покинуло их.

Он смотрел на меня пристально и почудилось мне, что глаза его дрогнули, заморгали и снова взгляд их остановился на мне.

Но вскоре они начали тускнеть и взгляд остеклился. На меня смотрела смерть.

Труп Тун-Хо и голова его взяты были родственниками, уложены в заранее приготовленный гроб и увезены в поселок, для отправления на родину.

Бросив в толпу сердце вождя, палач быстро перебегал от одного смертника к другому, взмахом меча отсекал голову, предварительно крикнув ему какое-то предупреждение. Головы катились как кочаны капусты и потоки крови струились, впитываясь в снег и окрашивая его в алый цвет.

Каждый удар меча по шее сопровождался особым хрястом, при пересекании шейных позвонков. Если палачу не удавалось одним взмахом отрубить голову и она повисала на коже или хрящах дыхательного горла, помощник доканчивал его дело своим острым ножом. Вся процедура отсекания голов, произошла очень быстро, не более как в четверть часа, при чем смертники стоя на коленях внимательно следили за этой процедурой, спокойно ожидая своей очереди и подставляя шею под удар беспощадного меча. Покорность судьбе и хладнокровие их были удивительны. В числе зрителей много было русских, при чем с некоторыми, при виде этой потрясающей картины казни, сделалось дурно и их пришлось оттирать снегом. Таково действие на психику человека этого кровавого зрелища.

По окончании казни, генерал Чжан со всей своей свитой, покинул лобное место и, при звуках труб и литавр, уехал на станцию. Часть трупов казненных была взята родственниками, для погребения, не взятые же закопаны в заранее приготовленную яму, при чем, по окончании засыпки ямы землей, по месту этому несколько раз прошел эскадрон кавалерии пекинских войск, дабы сгладить самое место погребения казненных.

В тот же день головы казненных хунхузов, привязанные за косы, выставлены были на частоколе, при входе в китайский поселок, и вороны стаями вились над ними, с довольным карканьем.

Когда я подошел к ним, чтобы взглянуть поближе, у многих голов глаза и мясистые части были уже расклеваны птицами. Налетевший ветер трепал их волосы и черные косы как змеи, шевелились и извивались между сухими решетинами частокола.

К полудню на месте казни не было уже ни одной души и только стаи ворон справляли кровавую тризну, да голодные собаки с жадностью поедали запекшиеся сгустки человеческой крови.

Яркое маньчжурское солнце светило с высоты безоблачного неба.