В дебрях Маньчжурии

Темные массы китайцев заколыхались и начали подтягиваться к месту казни, располагаясь вокруг него кольцом. Китайская милиция и отряды пекинских войск расталкивали народ и так же окружили лобное место тройным кольцом густых цепей. На склонах ближайших сопок расставлены были сильные пикеты, вооруженные пулеметами.

Генерал Чжан, хотя и знал о разложении хунхузских отрядов, но все-же из предосторожности принял необходимые меры, на случай внезапного нападения хунхузов, с целью отбить плененного вождя.

Как только красный диск зимнего солнца осветил лесистые вершины гор, к лобному месту потянулся печальный кортеж смертников. Их было 27 человек. Каждый закован был в ножные деревянные колодки. Все они были размещены на арбе, по два человека, только Тун-Хо находился один на арбе, впереди всего кортежа.

Сбоку каждой арбы прибиты были высокие доски, где наклеиваются объявления китайскими иероглифами, с обозначением фамилии смертника и преступления, им совершенного. К каждой арбе был приставлен конвой из четырех солдат. Впереди всего кортежа выступал конный отряд в 50 рядов, во главе с командиром знаменного полка. За отрядом двигались конные трубачи, трубившие в длинные медные трубы. Грубые, низкие, клокочущие звуки этих древних музыкальных инструментов, резко рассекая морозный воздух неслись в горную туманную даль, отражаясь многократным эхом в таежных падях и ущельях. Было что-то таинственное мистическое в этих диких звуках, в тишине наступающего яркого радостного дня. Казалось, что звуки эти исходят из глубины веков, из тьмы времен и кровожадный зверь из бездны требует себе человеческих жертв.

Тун-Хо был совершенно спокоен и казался равнодушным. Во рту его дымилась неизменная трубка с нефритовым мундштуком. Я узнал его сразу, но лицо его приняло еще более суровое выражение и орлиный нос обострился. Среди толпы китайцев, окружившей смертников, я заметил несколько знакомых лиц и вспомнил, что я их видел в тайге, на перевале Ляо-лин, когда был задержан хунхузами. Несомненно, здесь было много сподвижников Тун-Хо, пришедших отдать последний долг своему любимому вождю. Остальные смертники, ехавшие на арбах, вели себя так же довольно спокойно, но в выражении глаз их заметна была смертельная тоска, граничащая с отчаянием. Многие лежали на арбах в состоянии опьянения, так как накануне казни, по установленному обычаю, их поили крепким ханшином, с одурманивающим настоем.

По прибытии на место казни, солдаты-конвоиры сняли хунхузов с арб и на руках отнесли на заранее назначенные места, вытянувшиеся в одну линию, поперек площади, в расстоянии трех шагов друг от друга. Всех их поставили на колени, лицом к востоку, чтобы дать им возможность последний раз взглянуть на восходящее солнце. Куртки и рубахи с них были сняты и они остались обнаженные до пояса. Руки их были связаны на спине веревкой. Сзади каждого хунхуза стало по два солдата. Тун-Хо стоял на коленах на правом фланге; под ним разостлан был шелковый ковер. Около него суетились какие-то темные фигуры, оказалось, что это близкие родственники, приехавшие из Куанченцзы за телом Тун-Хо. Казалось, все было готово для совершения казни, но ждали еще самого Чжана, для прочтения всенародно повеления богдыхана.

Минут через десять примчался на рысях Чжан, со своей свитой и, осадив монгольского иноходца посреди площади, быстро вынул какую-то бумагу из кармана и громко прочел текст повеления богдыхана о предании смерть Тун-Хо.

Перед этим старший начальник скомандовал «на караул» (по-китайски) и войска взяли ружья, как полагается по уставу. Толпа застыла и наступила торжественная тишина, нарушаемая только храпом и фырканьем лошадей. Голос Чжана резкий и громкий, рубил как топором эту тишину. Коленопреклоненные хунхузы слушали с сосредоточенным вниманием. У Тун-Хо руки не были связаны и он курил свою длинную трубку.

По окончании церемонии, Чжан со своей свитой и конвоем отъехал в сторону и отдал распоряжение приступить к исполнению казни.

В это время из толпы вышел на площадь гигантского роста китаец, одетый во все черное; голова его была повязана черным платком.

Это был палач, специально присланный из Пекина. Лицо его и вся фигура олицетворяла какую-то дикую силу, присущую хищному зверю. В руках его сверкал остро отточенный, широкий, немного искривленный меч, с длинным эфесом. За ним следовал его помощник, маленький человечек, так же одетый во все черное в руках его виднелся длинный и узкий нож. Эта почтенная и страшная пара вышла на середину площади и остановилась перед Чжаном, в ожидании дальнейших распоряжений.