В дебрях Маньчжурии

Преследовать Тун-Хо в открытую Чжан не решился, т. к. в лесах и горах Гириньской провинции все тактические преимущества находились на стороне хунхузов. Все незначительные столкновения и бои, происходившие между войсками Чжана и хунхузами, оканчивались в пользу последних. Так продолжалось до 1908 г.

Зимой этого года Тун-Хо начал концентрировать свои силы и первый значительный бой произошел в окрестностях ст. Шитоухецзы, при чем Тун-Хо искусным маневром завлек один батальон Чжана в узкое ущелье и уничтожил его поголовно. Между прочим весьма характерны действия Тун-Хо, предшествовавшие этому сражению.

Узнав, что Чжан созвал совещание военачальников и местных подрядчиков, для принятия того или другого решения, Тун-Хо переоделся в платье одного из подрядчиков и загримировался под его лицо и в таком виде явился на военный совет Чжана, где и узнал весь его стратегический план, следствием чего и было уничтожение целого батальона пекинских войск. Это неудачное сражение имело огромное влияние на психологию не только местного населения, но и на дух войск самого Чжана. После этого заметно поколебалась дисциплина в пекинской дивизии и, несмотря на суровые меры, принимаемые Чжаном, участились случаи дезертирства солдат к хунхузам.

В это время хунхузы были сосредоточены на Восточной линии в районе станции Имяньпо-Шаньши. Численность их доходила до 10 тысяч; план Тун-Хо заключался в окружении войск Чжана кольцом захвата его самого на ст. Ханьдаохэцзы. Генерал Чжан был весьма самоуверен и не допускал мысли о возможности осуществления этого плана, но все-же принимал меры; но положение его становилось критическим и он все чаще и чаще уезжал из Ханьдаохэцзы для объезда линии с бронепоездом. События очевидно назревали, и Чжан, вероятно, сознавал невыгоды своей позиции, но из самолюбия, или из других соображений, помощи у Пекина не просил, ограничиваясь возведением окопов и укреплением передовых пунктов в районе станции Ханьдаохэцзы.

Русские войска в этой борьбе участия, из политических соображений, не принимали отчасти по просьбе самого Чжана, получившего соответствующие инструкции из Пекина.

Вокруг Ханьдаохэцзы сосредоточены были отборные хунхузские отряды. На самой станции и в Китайском поселке находились их шпионы и Тун-Хо ждал только удобного случая, для нанесения решительного удара.

В таком положении находилось дело, когда я попал в плен к одному из отрядов Тун-Хо и ждал появления в фанзе зверолова самого предводителя.

Долго я не мог заснуть, но усталость взяла свое и я забылся в крепком сне, лежа на теплом кане, рядом с великаном хунхузом.

Под утро, когда забрезжил рассвет, я был разбужен хозяином фанзы, который объявил мне, что пришел сам Тун-Хо. Протерев глаза и осмотревшись, я увидел, что в фанзе никого нет, но снаружи доносились голоса и слышен был лязг оружия и топот ног. Часового возле меня не было и моя винтовка лежала на кане.

Не соображая в чем дело, я взял свою винтовку и вышел из фанзы. Солнце еще не взошло, но было достаточно светло, чтобы видеть все происходящее. У фанзы толпились хунхузы и оба начальника отряда стояли перед незнакомым мне китайцем. Наружность его невольно обращала на себя внимание. Среднего роста, широкий в плечах и с могучей шеей, он производил впечатление физически сильного человека. В особенности характерно было его лицо: довольно правильные черты, орлиный тонкий нос, широкие скулы, косо поставленный прорез глаз изобличали в нем южный тип китайской расы.

Взгляд его был суров и проницателен; массивный подбородок обнаруживал силу воли и властность. Манеры его были изящны и деликатны. Одежда, его мало отличалась от обычной формы хунхузов, только через плечо на ремешке перекинут был в футляре бинокль Цейсса, да на поясе виднелся пистолет-автомат Маузера. На бритой голове виднелась дорогая соболья шапка. На вид ему было лет 40.

Некоторое время я стоял поодаль и наблюдал за Тун-Хо, стараясь запечатлеть в памяти фигуру знаменитого вождя. По-видимому, он отдавал какие-то приказания своим военачальникам; голос его был громкий и внушительный.

Все окружавшие были по-видимому, его ближайшие сотрудники и начальники отрядов. Их было человек десять. Они стояли, почтительно склонив головы, и изредка подавали свои реплики.

Так продолжалось с четверть часа. Затем совещание было окончено и военачальники начали расходиться. Заметя меня, стоящего невдалеке у фанзы, Тун-Хо быстрыми шагами подошел ко мне и на чистом русском языке произнес:

– Вы русский? Из Хантахезы? Зачем вы сюда пришли, так далеко от линии ж/д?

Я объяснил ему, что я охотник и часто посещаю этот район, богатый дичью.

– Каких-же зверей вы стреляете? – Снова задал мне вопрос Тун-Хо, пронизывая меня своим острым упорным взглядом, при чем рука его, с длинным ногтем на мизинце, опиралась на рукоятку Маузера.

Внутренне я волновался, но старался не обнаружить этого и спокойно отвечал, что стреляю кабанов, изюбрей, косуль, медведей и других зверей, которых потом вывожу на станцию Ханьдаохэцзы.