В действующей армии

– На их дружбу тоже положиться нельзя, – говорил мне один пограничный офицер, – дружат, дружат, а вдруг и нападут.

Всё это очень странно!

Я не берусь объяснить этого, так как каюсь, во всей этой маньчжурской политике ничего не понимаю, записываю, что слышу и что вижу, записываю с осторожностью, боясь каждую минуту впасть в грубую ошибку.

Не ручаюсь и при этой осторожности за отсутствие таких ошибок.

Вот несколько картинок – результат моей поездки в передовые отряды.

В один из них я прибыл почти тотчас по окончании дела.

Японцы отступили, мы ещё не успели подобрать своих раненых.

Доктор и санитар работают над перевязкой их.

В числе раненых, уже перевязанных и готовых к отправке в госпиталь, японец, взятый в плен.

Он окружён группой солдатиков.

Из лица выражают сострадание, ни малейшей злобы к стонущему врагу.

– Не скули, брат, не скули, – добродушно уговаривают его, – в госпиталь поедешь, господскую пищу есть будешь, поправишься и опять драться будешь.

Это говорит степенный солдатик с открытым загорелым лицом и добрыми глазами, особенно подчёркивая последнюю фразу, точно, по его мнению, для японца единственно печаль поранения и плена состоит в том, что ему нельзя драться.

«Чудо-богатырь» судит, видимо, по себе и несомненно даже раненый не покинет строя.

И таких, как он, у нас тысячи.

Прекрасен образ русского солдата.

Он ярко проявляется даже в мелочах.

Я сижу с офицером на раскинутой бурке, вблизи группы солдатиков.

Говорит пожилой взятый из запаса.

– Последний год оставался, в ратники мне выдти, – повествует он, – думал я думушку, что сына на будущий год на призыв повезу, ан вышло, что он меня раньше на призыв повёз… Да это не беда, зато дочь просватанную раньше времени замуж выдал… И выпили же мы на свадьбе… В январе-то я в чистую…

– Держи карман шире, лет пять здесь продержат, – шутит над ним молодой солдатик.

– Пять лет, – восклицает запасный, – ох, братцы, это уж много, два-три года послужу, а пять лет не смогу…

– Начальство прикажет, – сможешь…

– Разве что начальство, – соглашается тот.

А вот другая характерная сцена.

Раннее утро.

Маленький отряд стоит заставой на вершине сопки, полусонный офицер потягивается, лёжа на плаще, и дремлет.

Вдали, на сопке, видно даже невооружённым глазом, как копаются японцы.

Вдруг перед офицером вырастает унтер-офицер.

– Позвольте, ваше благородие доложить…

– Что тебе? – вскакивает офицер.

– Так что, ваше благородие, первый взвод просит вас выкушать чашку чаю…

– Что же, пожалуй, принеси, братец…

– Так что, ваше благородие, там способнее…

– Где там?

– Недалече отсюда, ваше благородие…

Офицер идёт и видит, что солдатики, действительно, устроили «способнее».

Сволокли с сопки на пригорок большой гладкий камень, заменяющий стол, а рядом приспособили камень поменьше, в качестве табурета.

На большом камне уже стоит дымящаяся кружка, полная горячего чаю.

Заботливость солдат об офицерах, конечно тех, которых они любят, замечательна.

– Идёшь в походе, жарко, – рассказывал мне один офицер, – подойдёшь к солдатику: «Послушай-ка, у тебя в манерке, кажется, вода есть?» – «Так что, ваше благородие, вам не годится». – «Почему не годится?» – «Так что из грязного ручья брал.» – «Зачем же ты брал?» – «Так что думал: ничего, сойдёт»… И старается от меня уйти. Но при первом чистом ручейке уже несколько манерок, полных воды, протягиваются ко мне. – «Извольте кушать, ваше благородие»…

Таковы, так сказать, бытовые картинки войны.

Переходя к текущим событиям, нельзя не отметить радостного известия о новом поражении противника.

29 июня, в 18 верстах от Дашичао, были уничтожены три батальона японцев.

Их подпустили близко и окружили нашими войсками, силою из двенадцати эскадронов и двух полков.

Наши потери, сравнительно, незначительны.

Японцы, вообще, терпят огромные потери.

По расчёту, в стычках с нашими многочисленными разъездами, которые доходят до Кореи, они теряют ежедневно до 500 человек.

Наши же силы всё прибывают и прибывают.

Вчера и сегодня начали прибывать кавказские полки.

Горцы – молодец к молодцу.

Главная квартира командующего маньчжурской армией переносится в Хайчен, пока же сам командующий, с частью своего штаба, находился в Дашичао.

Японцы двигаются на Мукден, где, впрочем, сосредоточено достаточно войска, чтобы дать им должный отпор.

Заслоном Мукдену стоит между Сяосиром и Мадзи большой отряд генерала Ренненкампфа.

Кстати, только что получено известие, что последний ранен в ногу при занятии Сяосира.

Врачи советовали ему ехать лечиться в Ляоян, но доблестный генерал пожелал остаться во главе своего отряда.

Японцам приходится иметь дело с этим испытанным боевым генералом.

Любопытно отметить, что движение на Мукден входило в самый первоначальный план японцев, и тогда появилась Бог весть кем построенная дорога, ведущая от Кореи на Гирин, откуда можно при удаче отрезать Ляоян от Мукдена.

При удаче и отсутствии бдительности с нашей стороны, но в последней недостатка нет, и план японцев и в этой части, как и во многих других, можно считать разрушенным.

Но вернёмся к таинственной дороге.

Кто строил её – положительно неизвестно.