В День Победы

Он видел, что все меньше привлекает к себе внимание молодежи, но не сердился, ибо понимал естественность того обстоятельства, что молодые есть молодые, у них, что ни говори, свои интересы, и если старикам в День Победы подчас хочется плакать, то это вовсе не значит, что надо склонять к тому же и молодых. Гости уже вовсю болтали о посторонних предметах. Парни курили, стараясь не ронять пепел на пол и на белую скатерть, однако стряхивали его не только в пепельницы, но и в опустошенные тарелки. Егор Крылов все улыбался чему-то. Бывший солдат-артиллерист сидел, отодвинувшись от стола, ссутулившись, сложив крест-накрест на коленях тяжелые руки. Он был невелик ростом и худощав. В его зачесанных назад волосах еще мало светилось седины, но волосы стали редкие и тоненькие — так и хочется назвать их волосиками. Лицо у Крылова-старшего своим выражением походило на лицо Иванушки-дурачка, героя русских сказок: в нем затаилось простодушное, но вместе с тем хитроватое выражение, над легко складывающимся в улыбку ртом располагался аляповатый нос, теперь, в этих летах, дряблый, с черными точками. А вот щеки были хотя и морщинистые, но по-юному розовые. Поверх белой, настиранной снохой рубашки, у Егора Осиповича висел жидкий галстучек «селедка».

— Музыку бы, — оказал он.

Тотчас все обернулись к нему, захлопали в ладоши и весело закричали:

— Музыку! Музыку!

— Спеть бы хорошую песню, — сказал Егор, улыбаясь. — «Налейте в солдатскую кружку свои боевые сто грамм». Вот такую бы песню-то спеть.

Слов никто не помнил, мелодию тоже знали нетвердо, но вообще ее слышали. Среди гостей был гитарист, белобрысый серьезный парень с усами «под запорожца», с перстнем на пальце. Он неплохо подобрал мелодию. Егор сипловато, с удовольствием запел. Гости старались ему подтягивать: «Гитару возьми, струну подтяни…»

Когда Егор спел, он вытер платком пот с лица, засмеялся и сказал:

— Теперь сплясать бы. «Русского».

— «Барыню»! «Барыню»! — закричала молодежь, которая хотя сама и крайне редко исполняет эту пляску, но, к счастью, знает о ее существовании.

— Нет, «русского»! — перекричал всех Петр, поднявшись с места. — Батя хочет плясать «русского»! Он знает, что ему делать! Сегодня что хочет, то и делает! Его праздник! «Русского» умеешь? — обратился он к гитаристу.

Тот, видимо, предпочитал мало говорить и, кивнув важно и немного снисходительно, взял нужные аккорды.

— Что «барыня», что «русского», — оказал Крылов-старший. — Один шут. Погоди, сейчас пиджак только сниму. Давно, вообще-то, не плясал. Может, уже не получится.

— У тебя, батя, получится! — убежденно произнес Петр, похлопывая отца по плечу. — Ты четыре немецких танка подбил! Наверное, не фунт изюму! У тебя все получится!

— То танк, а то «русского», — ответил Егор. — Это, Петя, не одно и то же.

Сняв пиджак, он вышел на середину комнаты. Гитарист продолжал не спеша щипать струны. На ногах у Егора Осиповича были черные ботинки, на которых ссадины и потертые места он старательно закрасил гуталином. Крылов топнул ногой, ударил ладонь об ладонь, затем хлопнул себя по груди, по коленкам. Парень заиграл сосредоточенно, приловчился к тому, как двигался Егор. Сперва Егор Осипович перебирал ногами довольно вяло, затем поживее. Вместе с ним стала плясать бойкая черноглазая и румяная девушка, и старик начал расходиться. Он плясал и вприсядку и выделывал всякие известные ему коленца, отстукивал каблуками дробь и крутился вокруг партнерши. Егор Осипович дышал все труднее, сбивался с темпа, хотя гости и сын со снохой воодушевляли его, хлопая в ладоши. Наконец гитарист прекратил играть и, сморщившись, стал дуть на палец. Девушка, смеясь, отошла к столу, а Крылов, у которого рубаха взмокла между лопатками и побледнело лицо, почти без сил опустился на стул.

— Давно не плясал, — произнес он, переводя дух, улыбаясь сконфуженно и удовлетворенно. — Аж мокрый весь.

— Ну! Так, батя, нельзя! Так сердце можно сорвать! — сказал ему укоризненно Петр, суетясь вокруг отца. — Может, водички глотнешь?

— Нет, не надо. Уже ничего. Прошло… Сердце у меня еще хорошее. Годы, конечно, и то, что вина выпил… оно все-таки тоже сказывается…

После того как молодые люди кончили восторгаться им и кричать в его честь «ура», они запели под гитару что-то громогласное и забавное, но чуждое Егору Осиповичу. Он добродушно слушал, пристукивал ногой, а по окончании песни сказал гитаристу:

— Нет, вашей музыки я не знаю.

— Не понравилось, что ли?

— Исполняете вы неплохо, — тактично заметил Крылов. — Но я вашей музыки не знаю.