В День Победы

Она была самолюбивой женщиной, с твердой мужской хваткой, с красивым лицом и нежным гладким телом. Не подчиняя себе мужа намеренно, она вызывала в нем это состояние, и он был готов унизиться, чтобы она стала к нему поближе. Книг она в руки не брала, не читала газет и с молчаливой неприязнью относилась к тому, что любил читать боцман. Она все больше сосредоточивалась на себе и для него делалась непроницаемой. Что-то в ней сильно перебаливало, и было похоже, что у болезни этой нет благоприятного исхода, а есть только осложнения. Она даже осунулась лицом, побледнела. На ласки как-то сам собой уже объявился запрет. Старая теща все примечала и покачивала головой. В отсутствие Клавы боцман и приступил к ней с расспросами, когда она лежала в валенках на своей печи, седая и косматая, всегда молчаливая, но зоркая.

— Мать, — сказал он, — ты все видишь, что с ней?

Старуха вздохнула и не сразу ответила:

— Вам виднее. Чего я буду вмешиваться?

— Ты знаешь. Скажи, — пристал боцман.

— Ничего с ней. Не тот ты мужик, который ее может скрутить. Не будет у вас ничего хорошего.

— Какой я мужик? — спросил Дракон.

— Не тот, — повторила старуха. — Добряк ты, Василий Алексеевич. А для нее ты захудалый. Не видишь, она все про счастье думает? От этого с ума сходит.

— Значит, с другим ей было бы хорошо? — сказал боцман.

Старуха опять помолчала, затем произнесла:

— Ты лучше у нее спроси.

— Было бы или нет?

— Может, только с принцем. Сама-то она не больно знает, какое ей в точности счастье надобно. И с принцем бы не ужилась.

— Чего же ей надо?

— А я знаю? Она всегда была странная. Подружки веселые были, а она красивая. Гордилась, что недоступная. Все в зеркало себя разглядывала…

Боцман задумался. Он доверял старухе, но вместе с тем из опыта многих знакомых знал: часто с рождением ребенка женщина привязывается к мужу, и тогда в доме снимается напряжение и возникает покой. Сообразив, что жена специально уклоняется, Титов воспользовался хитростью и все же добился согласия Клавы на ласку и, спустя время, стал по ночам наивно и осторожно прикладывать руку к ее животу. В команде парохода заметили, что у него новый душевный подъем, как до того замечали, что у боцмана дома стало не ладиться. Ребенка он захотел страстно и теперь удивлялся, как это в нем не было раньше такой мягкости, когда при виде всякого малыша на улице хочется взять его на руки и погладить по голове. В это время для него случилось приятное событие. В море на пароход передали, что Титов награжден орденом, занесен в список почета Пароходства и получит денежное поощрение. С этой вестью он явился домой и, рассказав обо всем, увидел, что за время его отсутствия в доме произошло некое чудо, так как жена поздравила от души, встреча была очень хорошей, а теща сползла с печки, и они все вместе сидели за столом.

Клава преобразилась, посвежела; глаза стали счастливые, на щеках вновь появился румянец. Она взялась следить за собой, применяла перед сном массажи, подкрашивала губы и ресницы, выписала даже журнал мод и модам следовала со вкусом, так что было удовольствием и гордостью появиться на людях с такой женой. Но теперь пришлось выходить так же редко. Она вдруг доверила ему все хозяйство. Наскоро его поцеловав, когда возвращалась с работы, она принималась за домашние дела, но неожиданно спохватывалась и исчезала на какое-нибудь собрание.

Он был не против общественной деятельности. Конечно, в данном случае женщине не обязательно натягивать капроновые чулки и ярче выводить губы, но раз она щепетильна в туалете, то нет в этом ничего удивительного. Но сердце было трудно ввести в заблуждение. Боцман ревниво чувствовал причину: от чего у жены появилась жажда быть радостной. Кожа у Клавы была на ощупь как шелк, красивое лицо не исказили морщины. Но качества эти с каждым годом исчезали все быстрее, и она торопилась, чтобы их оценили. Немолодым мужчинам ближе другие качества в женах, и хотя красота тоже очень приятна, но как достоинство, а не как товар. Поэтому Клава так быстро и согласилась выйти за Титова замуж — из страха перед временем; но он оставался для нее захудалым мужем, которого стыдно, больше того, он был добр, доверчив, и его было легко водить за нос.

Тогда он сделался зол, противен себе и приступил к ней с расспросами. Глянув дерзко, Клава ответила:

— Конечно, ты дурачок. Ты что, и не догадывался? А я-то думала, что ты давно знаешь…

— Выходит, это правда? — сказал боцман.

— Выходит, — и Клава насмешливо развела руками. — Может, будешь бить? — сказала она.