В День Победы

Попозже с неосознанным стремлением увидеть Федосью Марковну отправился на станцию Александр Николаевич. Он нацепил от солнца синие очки, надел белую парусиновую кепку, светлые брюки, клетчатый пиджак и в этом образе праздного горожанина двинулся мимо торговых прилавков, на которых были выставлены глянцевые помидоры, зеленые и пожелтевшие огурцы, молодой картофель, лук, чеснок и укроп, вишни и яблоки, садовые цветы, свиное сало, куриные яйца, очумело выглядывавшие из корзин связанные петухи.

Корягинские бабки расположились одна возле другой. Рыночная обстановка, сам процесс купли-продажи, мелкие барыши — все это доставляло бабкам старинное ярмарочное удовольствие. Не было здесь только девяностолетней Меланьи Прохоровны. Наконец Саша увидел Федосью Марковну. Стоило ему привлечь ее внимание, как старая женщина до такой степени растерялась, что сдернула с головы платок и начала прикрывать им десяток антоновских яблок. Странно и неблагозвучно усмехнулась при этом Агриппина Савельевна. Лукаво сощурившись, с любопытством посмотрела на молодого человека Галина Романовна. Татьяна Тихоновна сказала ему по-родственному несколько душевных слов. А Анна Никаноровна, изумленно глянув на Федосью Марковну, воскликнула:

— Глядите-ка! Глядите-ка! А руки-то!.. Чтой-то они у тебя, Федоська, трясутся, словно ты кур воровала?..

Через силу улыбнувшись старухами из приличия постояв с ними, Александр Николаевич последовал дальше, делая вид, будто очень интересуется базаром. Затем незаметно удалился, отчего-то с испортившимся, кстати сказать, настроением.

К утру его досада прошла; и во время очередных занятий он, поглядывая исподлобья на Федосью Марковну, однако улыбаясь, поинтересовался у нее:

— Скажите, а почему это вы вчера так застеснялись?

Ответ хотя и был неожиданным, но вполне вязался с обликом Федосьи.

— Да как-то неловко мне стало, — произнесла она, краснея и посмеиваясь с опущенными глазами.

— Почему же неловко?

— Неловко — и все. Не знаю почему… Стыдно было, батюшка, что ты смотришь, как я торгую. Я, вообще-то, хоть и приторговываю, но все равно как-то всю жизнь этого стесняюсь.

— Да что же в этом плохого? По-моему, вполне достойное занятие.

— Ничего, конечно, плохого нет, но я бы, кажись, лучше за так все отдала. Только меня за дурочку сочтут.

— Удивительно, — только и произнес Александр Николаевич и скрестил руки на груди, разглядывая Федосью Марковну сперва с любопытством, наконец с прежним мучительно усиливавшимся напряжением, будто выискивая в глубине ее глаз тайный источник света.

Когда они начали урок, то оказалось, Федосья Марковна самостоятельно прочла уже весь букварь. Она сообщила об этом со свойственной ей скромностью, сдержанно гордясь собой.

— Я же говорил, что вы молодец, — снисходительно произнес Александр Николаевич, не умаляя и собственных заслуг.

— Я уж и плакаты сама разбираю! — не удержалась она от радостного восклицания. — Иду по станции, задеру голову и бормочу: «Миру — мир», «Да здравствует социализм во всем мире», «Слава труженикам села». Потом оглянусь по сторонам, и неловко сделается.

— Ну вот, — произнес учитель, — теперь вы можете читать и книжки. Я вам подберу какие-нибудь, с картинками. Где шрифт покрупнее. Читайте на здоровье.

— Спасибо тебе, — просто сказала Федосья Марковна, проявляя в позе и в легком наклоне головы свое врожденное благородство. — Спасибо, милый. А там, глядишь, и письма писать выучусь. Писать-то мне некому, а напишу я, к примеру, Никаноровне. Пусть, старая, голову поломает, кто ей письмо послал. А потом признаюсь, что это я. Вот удивится-то!..

Старушка весело засмеялась и насмешила своего учителя. Их нынешний урок был как-то празднично бездеятелен; а день был солнечен, тих и чем-то, если не смотреть в окно и не видеть желтеющих листьев, напоминал Александру Николаевичу день сдачи последнего экзамена на аттестат зрелости. Посидев и поговорив еще немного, учитель и ученица расстались. Вскоре Саша зашел в магазин и купил книжку русских сказок, которую и передал старухе к большой ее радости.

8

Простыв однажды на сквозняке, она захворала. Александр Николаевич узнал об этом и немедленно отправился к Федосье Марковне.

Она лежала на кровати. Как только молодой человек постучал и переступил порог, хозяйка попыталась встать ему навстречу, но он попросил ее не делать этого, тогда она просто села, откинув ветхое стеганое одеяло и поставив на пол обутые в стоптанные валенки ноги. Смущенно отворачиваясь, она принялась поправлять круглый пластмассовый гребень в волосах, наконец спохватилась, взяла со спинки кровати платок и накрыла им голову. Александр Николаевич снял с вешалки ее старомодное суконное полупальто и накинул старухе на плечи.