В День Победы

Отвлекаясь от своего занятия, молодой человек посматривает на товарищей, о чем-то думает, усмехается. Скользящим взглядом, и тоже не без усмешки, он видит посреди комнаты стол и карты, оставленные на клеенке, новые, атласные, с черными рубашками, на которых красными линиями изображены дивные птицы. В карты, перед тем как лечь, играли Жилин с Лавровым.

Трест высотников находится под Ленинградом. Они возводят трехсотметровую мачту в приволжской солончаковой степи, к югу от Баскунчака, телевизионную антенну для приема московских передач. Всего здесь работает десять человек, включая бригадира и прораба. Монтажники расселены по комнатам во временном сооружении барачного типа. На сорок километров вокруг имеется одна населенная точка — овцеводческий совхоз. В степи поставлены столбы и меж ними натянуты провода: из совхоза к монтажной площадке подается электроэнергия. Рано утром сюда привозят питьевую воду, налитую в оцинкованные изнутри железные бочки, в которых на стенках, при снятии крышек, в такт колыханиям воды движутся светлые кольца. Одновременно строители из других городов создают поселок-телецентр. Дома еще не отстроены и в сумерках выглядят руинами…

Время было позднее, но спать трем товарищам не хотелось, да и трудно было засыпать в такую духоту. Лавров глядел в потолок и размышлял. То же самое делал Жилин, подложив под голову руки.

Лавров называл Жилина Шкапом, и не без основания: при весе в сто двадцать семь килограммов у него было широченное туловище, суженное к поясу совсем немного. В молодости он занимался боксом, и однажды противник прямым ударом нарушил ему форму носа. Мышцы у Шкапа были сильные, крупные. Он сохранял осанку и походку боксера-тяжеловеса, но на животе у него с возрастом появилась жировая прокладка, собранная гармошкой. Лаврову минуло сорок лет, и облысел этот человек рановато. Он прочел много книг. Его «прирожденная» интеллигентность не вызывала ни у кого сомнения, этому способствовали и очки, правда, юркий, как у сплетницы, нос и фиолетовые волокна на щеках вредили эффекту. Гена был хорошо сложен и носил баки. Он не так давно отслужил армию и хотел было пойти учиться в Литературный институт, но передумал. Лучше упасть с мачты и оставить в память о себе рабочие ботинки, чем, не побывав на мачте ни разу, написать про нее рассказ.

Вокруг раскинулась степь. Настежь были раскрыты дверь и окно, но воздух к ночи не приобрел ни малейшего движения, он не успевал охлаждаться до следующего утра, подогреваемый теплоотдачей накаленной земли. Уже несколько дней термометр у входа в барак показывал 43 градуса по Цельсию. И — ни ветерка. Только в синем небе полновластное солнце, иссушающее все на свете и мучительное для человека до потери работоспособности. За долгое время ни единой тучки. Казалось, воздух вибрирует от перегрева, и во время работы слова звучали глухо, как в бане. Степная растительность выгорела целиком до полынного цвета и сделалась хрупкой. Суглинистая почва окаменела и местами от напряжения не потрескалась, а разорвалась, ибо корявые расщелины, лучами расходящиеся от центра, скорее напоминали рваные раны. Неизвестно, что поедали овцы, пока их гнал пастух, но они наклоняли головы и что-то жевали, страдая в курчавых шкурах, которые обросли грязными комочками, особенно на животах и под короткими хвостами. Днем на большой высоте парили коричневые орлы. Им долго приходилось выслеживать сусликов и зайцев, потому что те от жары прятались в норах.

— Тошно, — произнес Лавров. — Душно.

— Душно, — подтвердил Жилин.

— Что это вы все вздыхаете, Шкап?

— Так… К чертовой матери! Как приедем домой, первым делом в баню. С веником. Чтобы прилипал. Потом к детям… И к ней, к лапушке, к жене, сам понимаешь…

Лавров задумчиво стал обгрызать заусенцы. Пальцы у него были толстые, словно охотничьи гильзы, с плотными лунообразными ногтями, коротко подстриженными, впрочем, на мизинцах ногти зачем-то были длинные, в виде лопаточек. Из-за пальцев Жилин, обладавший юмором, представлял его всем как знаменитого пианиста. Лавров систематически мыл ноги ко сну, белые, жидкие, с черными кустиками на стопах и желтыми пятками, и тем самым очень всех раздражал, так как на воду только что не молились, ее всегда не хватало. Жилина он называл «мой друг» и к нему и к Гене обращался на «вы». Голый он выглядел слабосильным, но его плохо заметные мускулы были жесткие, как автомобильная резина.

Жилин был чувствительный. Он не просто любил свою жену и детей, а ему нужно было о них говорить. Он рассказывал про них всем в бригаде.