В День Победы

— Нравится, — ответил Кот. — Тебе вот трепаться нравится, а мне воровать. Тебе воровать уже разонравилось. Я еще на рынке заметил, какая у тебя сделалась рожа.

— Может, треснуть между глаз?

— Ну, трескай.

— Не пей из горлышка, — заметил Королю Балда. — Закуси вон луковкой.

— Тебе тоже нравится? — спросил Король.

— По совести говоря, мне наплевать. Мне никого не жалко. Ты мне тоже здорово не нравишься. Кот не нравится. Мать не нравится. Я не нравлюсь. И пить не нравится. Если еще будешь трепаться, я сам тебе тресну…

Король захотел подняться, но опустился на четвереньки и так стоял, покачиваясь; он держал бутылку за горлышко, язык его стал заплетаться, и он невразумительно забормотал:

— Я говорю: он зараза… Ты тоже зараза… Я тоже зараза… Дай я ему двину поллитрой… Стукни меня по спине, я икаю…

— Готов, — сказал Балда.

Кот подошел к Королю и, наступив ему каблуком на запястье, выдавил из его пальцев бутылку.

— Я тебя спать положу, — сказал Балда, — и пиджак дам под голову.

И он опрокинул Короля на спину, но тот вцепился ему зубами в татуированную кисть и опять начал подниматься на четвереньки, упрямо повторяя:

— У меня такое желание… Дайте, заразы, бутылку… Я этому хочу дать между глаз… Чтоб брызги полетели…

— Оставим его здесь, — сказал Кот и, подстелив газетку, сел. — Ему кисель надо пить, — заметил он, — через марлю. А воровать ему нельзя — он добрый.

— Заразы… — бормотал Король, облизывая почерневшие губы. — Бабка говорит: «Батюшки! Сыну-красноармейцу хотела гостинец купить, а они деньги сперли…» Бабка на мать похожа, в этом все дело… Мне мать нужна… Бабка на мать похожа…

— Перестань, Король, — хмуро произнес Балда.

Он держал его за воротник, посасывая укушенную руку.

Король стал рваться подобно цепной собаке, и Кот привстал и, не особенно размахнувшись, ударил его снизу по лицу.

Король шмыгнул носом и заплакал. Кровь засочилась у него из обеих ноздрей и потекла по подбородку. Балда потащил его за воротник в сторону, где у могильной решетки выросла мягкая трава, нащипал травы и приложил к носу Короля.

— Это мне тоже не нравится, — сказал Балда. — Ступай к чертовой матери. Лежачего бить не дам.

Король, всхлипывая, стал просить:

— Не бейте меня, братцы… Отпустите…

— Сам лезет, — сказал Кот.

— Лучше уходи, Кот, — сказал Балда. — Я с ним посижу, пока он не успокоится. Не ковыряй финкой землю. Не тупи ее…

На свежем воздухе Король начал приходить в себя. Он провел пальцами под носом и тупо уставился на кровь. Он обронил кепку и вывозил брюки, его пышные волосы намокли и слиплись на лбу и ближе к темени поднялись клочьями. Сообразив, как надо себя вести, Король притаился на земле. Балда стал цепляться за его воротник слабее и возбужденно заговорил с Котом. Он смотрел на их ноги и различал того и другого по сапогам: у Кота были высокие офицерские, а у Балды — штатские, красноватого оттенка, с отогнутыми голенищами. Две пары сапог топтались перед ним. Король несколько оправился, но не подавал виду. Принадлежавшие Коту сапоги шагнули и остановились возле самого лица Короля. Кот взял его за волосы и заглянул ему в глаза. Король схватил его за ноги и уронил, вцепился ему в горло, и Кот стал задыхаться, а Балда засуетился рядом, пытаясь их разнять. Кот держал финку Балды и в отчаянии пустил ее в ход; движение, которое он произвел, было едва заметным, но финка воткнулась в живот Короля полным клинком, и он застыл на секунду, будто замороженный. Ощутив инородное тело, Король закричал, вынул из живота финку обеими руками и повалился ничком, царапая землю. Он приподнялся и внятно произнес:

— Кот меня зарезал.

Затем потерял сознание, и из травы на его щеку стали переползать муравьи.

Пути-дороги

Дальше Король написал в своем романе так: