В деревне

— Да какъ же тутъ можно неволить? Вдь работа домашняя, отвчала Клянчина. — Что нужно сдлать по дому, такъ разв это трудно!

— Ну, то-то… Я мать… Вдь свое дите каждой матери мило.

Баба помолчала и прибавила:

— Вы подлецу-то моему деньги за нее не давали? За Варвару, то-есть?

— Нтъ, нтъ. Просилъ онъ, но мы не дали.

— И не давайте. За деньгами мы вмст съ нимъ будемъ приходить, тогда и отдавайте. А то вдь онъ пропьетъ. Вы ему ничего денегъ не давали?

— Кажется, мой мужъ далъ ему на чай и стаканчикъ водки поднесъ.

— То-то онъ пьянъ ужъ. Пришелъ домой и хватилъ меня по уху. «Неси, говоритъ, дура полосатая, старое платье Варвар». Обидно, что вы въ ночевку-то ее не будете къ намъ отпущать.

— Пойми ты, что мы безъ прислуги.

— Такъ. Это точно. Ну, Христосъ съ ней. Конечно, намъ тоже двушку бы нужно вечеромъ посл шабаша мн на подмогу, ну, да ужъ пущай. Вы барыня хорошая, вы и меня не обидите. Ходить буду сюда ее провдывать, такъ ужъ наврное кофейкомъ и пивкомъ всегда попотчуете.

Клянчина поморщилась.

— Я, милая, вообще просила бы васъ всхъ порже сюда ходить, произнесла она.

— То-есть, какъ это? Да вдь я къ дочери. Неужто же вы и сегодня меня не попотчуете? Вдь я поздравить пришла вашу милость.

— Съ чмъ? Съ чмъ поздравить-то?

— Да какъ же? Дочь, дочь взяли въ работу. Съ васъ спрыски. Безъ этого ужъ, милая барыня, нельзя. Честь имю поздравить васъ.

— Спасибо. Ступай въ кухню. Вотъ сейчасъ будемъ чай пить, такъ и тебя съ Варварой напоимъ.

— Вы, барыня, для праздничка рюмочку поднесите.

— Ахъ! Да вдь это можетъ вконецъ надость! Давеча отецъ, теперь мать… вздохнула Клянчина и отправилась за водкой.

— Мать-то важне отца, сударыня. Дочь при матери, а не при отц. Мать-то могла и не отпустить дочь, такъ должны же вы ей за отпущеніе… бормотала вслдъ Клянчиной баба.

Поднесли водки и баб.

— Вотъ благодаримъ покорно, сказала она, выпивъ, и отправилась къ дочери на кухню.

Уходя домой, баба, кром того, выпросила у Клянчиныхъ пятіалтынный.

— Вы ужо этотъ пятіалтынничекъ-то дочери въ счетъ не ставьте. Пусть это будетъ матери за отпускъ. Вдь, ей-ей, у себя руки урвала и вамъ отдала. Одна-то дома на работ надсадишься, сказала она и прибавила:- Ну, до свиданія. Благодарствуемъ на ласк.

X

Цлую недлю прожили уже Клянчины на дач въ Капустин, но все еще не могли устроиться для спокойной жизни, все еще не могли наладиться по части удобствъ. Клянчинъ създилъ въ Петербургъ, привезъ изъ конторы найма прислуги новую кухарку, но и та, какъ только прошлась вечеромъ по деревн, сейчасъ же запла ту же псню, что и прежняя кухарка.

— Хуже-то у жъ господа мста не нашли для дачи, какъ ваша деревня, жаловалась она капустинской двушк Варвар, которая теперь была пріурочена въ вид няньки къ дтямъ, — Ни у васъ тутъ портерной хорошей, чтобъ зайти бутылочку пивца выпить… Лавочка мелочная только одно названіе, что лавочка, лавочники такіе неполитичные.

— Нтъ, пиво у насъ здсь у Савелья Прокофьевича въ заведеніи отмнное. Вс одобряютъ, отвчала Варвара. — Вонъ охотники прізжаютъ — ужъ на что народъ привередливый — а и т одобряютъ.

— Да не про то я говорю. Можетъ статься, пиво у васъ тутъ и хорошее, да зайти-то въ вашъ кабакъ полированной двушк не ловко. Вонъ мы прошлымъ лтомъ жили съ господами въ Лсномъ, такъ тамъ длаешь проминажъ по улицамъ, зашла въ портерную — сейчасъ: «въ садикъ пожалуйте». Садики при портерныхъ, и тамъ ни пьяныхъ мужиковъ, ни ругательствъ этихъ самыхъ, а все политичные кавалеры, которые норовятъ тебя же угостить. А въ лавочк… Гвоздичной помады даже въ здшней вашей лавочк не нашла. Какая это лавочка!

Весь этотъ разговоръ Клянчинымъ удалось слышать черезъ перегородку. Стны были въ дом не оштукатурены, а потому, что говорилось въ кухн, слышно было и въ другихъ комнатахъ.

— Не прочна и эта кухарка. Не долго проживетъ, сказалъ Клянчинъ.

— Да и отъ Варвары придется отдлаться, проговорила Клянчина. — Отецъ и мать ея ходятъ каждый день раза по два, чтобы навстить ее, и все выпрашиваютъ водки. Надоли хуже горькой рдьки. Сегодня мать приходила и просила за дочь десять рублей впередъ. «На корову, говоритъ, намъ надо, а дочь заживетъ». Кром того, вдь она никакихъ нашихъ кушаньевъ не стъ, кром вареной говядины изъ супа и ситника. Давеча форшмакъ у насъ былъ — не стъ. «Я, говоритъ, никогда такой пищи не дала — Богъ знаетъ, говоритъ, можетъ быть это и сть не подобаетъ». Вчера былъ супъ съ вермишелью — тоже не дотронулась. «Нешто, говоритъ, съ червяками можно сть!» Зеленый супъ тоже не ла. «Вы, говоритъ, щавель по лугу насбирали и туда натюрили, такъ нешто это человчья пища!» Что же, говорю, по твоему, человчьей-то пищей называется? «Да ужъ по мстамъ жить, такъ, знамо дло, надо, говоритъ, чмъ-нибудь- хорошимъ пользоваться: ветчина, колбаса». Каши гречневой не стъ. «Кашу-то, говоритъ, я и у насъ въ дом никогда не ла, потому это куриная да». Ничего не стъ. Подавай ей непремнно кофе и ситникъ съ масломъ. Отъ чернаго хлба мурло воротитъ. Не могу же я прислугу исключительно блымъ хлбомъ питать.

Клянчинъ улыбнулся и произнесъ:

— Да дома-то что она ла? Неужели на ситномъ хлб сидла?