В диких условиях

Маккэндлесс относился к бегу как к духовной практике, граничащей с религией. «Крис не раз пытался мотивировать нас, используя этот духовный аспект, – вспоминает Эрик Хатауэй, еще один его приятель по команде. – Он приказывал нам думать обо всем существующем в этом мире зле, обо всей ненависти, и потом представлять себе, что мы бежим вопреки сопротивлению сил мрака, не замечая стены зла, мешающей нам показывать самые лучшие результаты. Он верил, что все дело в психологии, что любые рекорды покорятся нам, если мы сможем собрать в кулак всю нашу энергию. Будучи впечатлительными школьниками, мы, раскрыв рот, слушали эти его рассказы».

Тем не менее, бег был для него не только духовным упражнением, но и вызовом. Когда Маккэндлесс бежал, он бежал, чтобы побеждать. «Крис относился к бегу очень серьезно, – говорит Крис Макси Гиллмер, единственная девушка в команде, ставшая ему, наверно, самым близким другом в школе Вудсона. – Я помню, как стояла у финиша, смотрела, как он бежит, и понимала, насколько важна для него победа и как велико будет его разочарование, если он не сможет показать те результаты, на которые рассчитывал. После неудачных гонок или даже тренировок, когда он показывал не самое лучшее время, Крис относился к себе очень жестоко. И говорить об этом ни с кем не хотел. Если я делала попытки его утешить, он раздражался и отфутболивал меня какой-нибудь резкой фразой. Все свои разочарования он держал в себе. Он просто уходил куда-нибудь подальше и предавался самобичеванию».

«С такой серьезностью Крис относился не только к бегу, – добавляет Гиллмер. – Он был таким буквально во всем. В школьные годы мало кто задумывается о всяческих глобальных проблемах, но он о них думал, и я тоже, и именно поэтому мы с ним так подружились. Во время обеденного перерыва мы часто торчали в раздевалке и говорили о жизни, о том, куда катится этот мир, и прочих серьезных вещах. Я – черная, и никогда не могла понять, почему всех вокруг так занимают вопросы расовой принадлежности. И Крис со мной о таких вещах говорил совершенно свободно. Он понимал. И относился ко многим вопросам точно так же, как и я. Он мне очень нравился. Реально хороший парень был».

Любую несправедливость, творившуюся в мире, он воспринимал близко к сердцу. Когда он учился в старших классах школы Вудсона, ему покоя не давала проблема расовой дискриминации в Южной Африке. Он всерьез предлагал друзьям пробраться туда с контрабандным грузом оружия и встать в ряды борцов с апартеидом. «Мы по этому поводу время от времени сильно цапались, – вспоминает Хатауэй. – Крис не любил действовать по официальным каналам, зависеть от системы, ждать своей очереди. Он все время говорил: "Ладно тебе, Эрик, нам вполне по силам собрать сколько нужно денег и самостоятельно двинуть в Южную Африку. Хоть прямо сейчас это можно сделать. Самое главное – принять решение". А я ему возражал, что мы еще всего лишь мальчишки и никакого толку там от нас не будет. Но спорить с ним было бесполезно. Он сразу отвечал фразами типа: "Ага, я так понимаю, тебе совершенно наплевать, что такое хорошо и что такое плохо"».

По выходным, когда его школьные приятели устраивали пивные вечеринки или пытались как-нибудь проскользнуть в бары Джорджтауна, Маккэндлесс отправлялся бродить по вашингтонским трущобам. Он вел беседы с проститутками и бомжами, покупал им еду, искренне пытался придумать способы улучшить их положение.

«Крис понять не мог, как вообще людям могут позволять жить в голоде. Особенно в нашей стране, – говорит Билли. – Он мог возмущаться этим часами».

Однажды Крис подобрал на улицах Вашингтона одного из бездомных, привез его в зеленый, благополучный Аннандейл и втихаря поселил в припаркованном у гаража семейном туристическом трейлере. Уолт с Билли даже не знали, что практически у них в доме живет какой-то бродяга.

В другой раз Крис подкатил к дому Хатауэев и позвал Эрика прокатиться в город. «Круто! – подумал, как ему помнится, в тот момент Эрик. – Это было в пятницу вечером, и я посчитал, что мы поедем на какую-нибудь гулянку в Джорджтаун. Но вместо этого Крис остановил машину на Четырнадцатой улице, которая в те времена находилась в одном из самых неблагополучных районов города, и сказал: «Знаешь, Эрик, обо всем этом можно прочитать в газетах, но понять такую жизнь можно, только окунувшись в нее с головой. Этим-то мы с тобой сегодня вечером и займемся». Потом мы несколько часов бродили по каким-то жутким местам, разговаривали с сутенерами, шлюхами и прочей швалью. Мне, могу вам сказать, было реально страшно».