Прошло три дня. Был дождь, и град, и снег, потом все стихло. Сквозь мертвую неподвижность воздуха доносился гул тяжелых волн. Огромные и белые, следы разыгравшегося на море шторма, они громоздятся на черные скалы Каиновой Головы. Мы по-прежнему тщетно вглядываемся в даль, высматривая на тусклой поверхности волн приближающуюся лодку Олсона. В темные дни ожидание кажется особенно долгим. Как часто мы спускались к бухте, откуда виден Сьюард! Какое неисчислимое множество раз смотрели сквозь стекла нашего маленького западного оконца, не находя взглядом того, что искали.
И вот я стою с охапкой дров, которые только что набрал с поленницы, поворачиваю голову и прямо перед собой в нашей бухте вдруг вижу Олсона! Сегодня шестое ноября, он отсутствовал девять дней!
— Война кончилась! — кричит Олсон, вылезая на берег. Ради всего святого на земле пусть будет так, чтобы в результате войны люди хоть чуть-чуть почувствовали аромат мира и свободы, на которые мы набрели, как на дикорастущие цветы у самого порога дикой природы…
До глубокой ночи я читаю письма, пересчитываю свитеры, шапки и шерстяные носки, которые доставила почта. Поздно. Рокуэлл спит, комната остыла, за окном идет снег… А сейчас, вместо того чтобы лечь, я раздую огонь и примусь за работу.
Настоящий зимний день, снег толстым слоем покрыл землю. Вокруг глубокое, особое зимнее безмолвие, которое ощущаешь даже в этих тихих местах. С рассветом налетела сильная гроза с множеством молний и градом. Так продолжалось с перерывами все утро… Я стирал, взяв у Олсона стиральную доску, и довел белье почти до полной белизны.
Олсон привез целый короб занятных сплетен. Любопытным сьюардцам (В другой книге, «Саламина», Рокуэлл Кент рассказывает о Сьюарде и своих взаимоотношениях со сьюардцами. Кстати, там говорится и о результатах работы Кента на острове Лисьем:
— Дураки вы все, где вам понять художника? Вы, может быть, воображаете, что Шекспир писал свои пьесы, окруженный со всех сторон толпой глупых мужчин и женщин?
Нет, сэр, художника надо оставить в покое.
— Ну ладно. А что он рисует?
— Это его дело. Иной раз смотрю: на картине у него будто гора, а погляжу в следующий раз — он переделал ее в озеро или во что-нибудь еще.
Воображаю эту картину: Олсон и собеседники. Самое главное его стремление, можно сказать, его амбиция — заставить людей интересоваться Лисьим островом, его поместьем. Собственно говоря, он и нас сюда привез с той же целью. По милости местного детектива-любителя Сьюард некоторое время наслаждался пересудами о немецком шпионе на Лисьем острове. Я сказал Олсону, что представители власти могут приехать и удалить меня отсюда, если им угодно.
Он так и взвился:
— Пусть только попробуют! Мы тогда засядем с ружьями в горах, и я ручаюсь, что ни один не рискнет повторить попытку.- И тут же он пустился рассказывать, как в Айдахо в течение долгих дней и недель выслеживал известную шайку разбойников и конокрадов и в конце концов загнал их в тупик. Это одна из самых увлекательных его историй, и я верю, что это совершенная правда.
Только что в заливе прогудел пароход, чтобы ориентироваться по эху, отраженному горами. Он совсем близко от нас, но не виден из-за метели.
Рокуэлл начал записывать свой бесконечный сон наяву. Счастливая мысль — и запись выглядит уморительно из-за его странной орфографии. А теперь, хотя уже поздно, я еще немного порисую, а затем, вымывшись в миске для теста, прочту в постели главу из биографии Блейка.
Так поздно, что, кажется, сейчас начнет светать. Я работал над рисунком, изображающим Рокуэлла с отцом; получилось совсем не плохо.
Ого! Только что ветер со всей силой налетел на нашу избушку и до отказа вдавил внутрь крышу, а потом поднял ее горбом так, что доска, лежавшая наверху, в качестве ригеля (Ригель — горизонтальная, иногда наклонная балка или брусок в строительных конструкциях, каркасах.), свалилась со страшным грохотом, а Рокуэлл продолжает спать! Здорово работает ветер нынче вечером, даже стены избушки ему не преграда. Огонь лампы раздражающе мигает. И все же в комнате тепло и уютно.